Джордж Кеннан - Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана

Здесь мы подошли к одному из наиболее значимых, но мало известных фактов современного состояния Советской России. Речь идет о степени потери морального влияния советского правительства на массы населения. Говорю об этом с некоторым трепетом и беспокойством, поскольку область эта слишком чувствительна и многое в ней может быть легко истолковано ложно. Во-первых, это не значит, что в России отмечаются проявления серьезного недовольства. Не значит это и то, что люди не желают более беспрекословно выполнять все, о чем говорится в Кремле. Не значит это также, что они не намерены далее славословить деяния своих руководителей и поддерживать их лозунги. И наконец, это не значит, что большая их часть не испытывает чувства гордости и энтузиазма в духе национальных традиций. Несомненно, однако, что в русском народе нет уже былых иллюзий морального и духовного характера в отношении своего государства. Огонь революционного марксизма окончательно погас. Чувства патриотизма и национального самосознания подогреваются лишь необходимостью обороны страны и повышением империалистической опасности. Но насаждать командным путем человеческий идеализм, как это практиковалось во время революции или как во все времена это удавалось церкви, государственные лидеры уже не могут. Кремль не может управлять теперь искренним доверием, потаенными надеждами и возвышенными идеалами. Перед его воротами, образно говоря, толпится масса смиренных, но уже не инспирированных людей, его последователей.

Это неуловимое, но очень важное изменение содержит в себе взрывоопасные элементы для будущего. Последние месяцы свидетельствовали, что былых возвышенных чувств во время общественных демонстраций в стране не проявлялось. В течение 25 лет все средства воздействия были монополизированы коммунистической партией. Пресса, радио, возможность проведения публичных собраний и митингов, приспособления и аппаратура для массовых объявлений, транспортные и многочисленные технические средства и даже контроль за воспитанием и обучением молодежи – все это сосредоточивалось в руках партии и государства. Церковь не имела возможности осуществлять свою деятельность за пределами тех немногих церковных сооружений, сохранившихся после того, как завершилась антирелигиозная кампания. Да и в самих церквях религиозное отправление было нелегким делом. Священники не имели права проводить свою службу публично. Церковь не могла воздействовать на молодежь страны. Ей были запрещены высказывания, подрывающие моральный авторитет властей. Ей приходилось молча взирать на превращение многих церквей в антирелигиозные музеи. И она не могла выступить в свою защиту.

Тем не менее ныне известно, что важнейшие религиозные события отмечались в соответствии с канонами, вокруг церквей собирались толпы народа, заполняя порой прилегающие улицы и создавая атмосферу сильного эмоционального возбуждения.

Партия могла призвать своих членов да и других советских граждан выйти на демонстрации в любое время. И они прибывали на сборные пункты, не задавая вопросов, несли транспаранты и лозунги, врученные им, выполняя любые распоряжения. Но партия не могла вызвать на их лицах хотя бы тени той атмосферы эмоциональной возбужденности и одухотворенности, которая виднелась на лицах десятков тысяч людей, собравшихся в Москве в прошлую пасхальную ночь. Партия успешно действовала в сохранении традиций Цезаря, но пасовала там, где это связано с Богом.

В данное да и в ближайшее время это еще не имело практического значения, но создавало возможность, с которой государству придется считаться. Государство потеряло контроль над источниками фанатизма, и пока церковь сохраняет безобидные позиции и не появилась какая-то новая сила, могущая воспользоваться этими явлениями в человеческой натуре, опасности еще никакой нет. Но если они подпадут под внешнее воздействие и будут активизированы, угроза для режима станет весьма значительной. Поэтому государство, видимо, предпринимает все меры для изоляции советских людей от контактов с иностранцами. В связи с этим проблема контроля над нерусскими народами стала еще более деликатной.

Все вышесказанное свидетельствовало о том, что Россия непросто сохраняла свое влияние над народами Восточной и Центральной Европы, не имея моральной и материальной помощи Запада.

Вследствие этого, как мне представлялось, политика России в ближайшее время направлена на то, чтобы убедить западные державы и прежде всего Соединенные Штаты «благословить» ее доминирующее положение в восточноевропейских регионах путем признания государств-марионеток в качестве «независимых» и начать сотрудничать с советским правительством, поддерживая фикцию их самоуправления. Вместе с тем Россия добивается предоставления ей обширной материальной помощи для ликвидации пробелов в экономике этих стран, вызванных не только последствиями войны, но и советской бескомпромиссной политикой, путем направления кредитов в экономический и политический прогресс этих народов.

Если на первый взгляд покажется довольно необычным, что Кремль надеется на получение помощи от демократических народов на цели, далекие от демократических идеалов Запада, то скажем так: Россия учитывала все направления общественного мнения подобно тому, как моряк учитывал направление ветра. Ведь идущий под парусом уверен в том, что, если он не сможет плыть непосредственно против ветра, все же нужное ему направление он выдержит. Так и Россия не сочла невозможным использовать стремление Запада к демократии и национальной независимости в собственных интересах укрепления авторитаризма и усиления международного гнета. Она даже воспользовалась классическим выражением, что «человечество управляется личностями», и вообще постаралась использовать любые лозунги и призывы, подходящие для оказания воздействия на те или иные общественные круги.

Более того, Кремль рассчитывал на определенные психологические факторы, существующие в Соединенных Штатах, которые, как ему известно, работали на пользу России. Это, в частности, широко распространенное в американском народе мнение:

1. Что сотрудничество с Россией, как мы его рассматриваем, вполне возможно.

2. Что это зависит только от установления личных конфиденциальных и радушных отношений с российскими лидерами.

3. Что, если Соединенные Штаты не найдут средств для обеспечения такого сотрудничества (как мы его себе представляем), прошедшая война окажется напрасной, новая же война будет неминуемой, а человечество столкнется со всеобщей катастрофой.

В Кремле знали, что ни одно из этих положений не является здравым и обоснованным. Там известно, что советское правительство, например, неспособно из-за своей властной структуры сотрудничать с другими странами в техническом плане, как это себе представляли американцы, говоря о сотрудничестве. Знали там и о том, что секретные органы не намерены допускать личные контакты людей обеих сторон, ведь без этого широкое сотрудничество просто невозможно. За 11 лет с момента установления дипломатических отношений между Советским Союзом и Соединенными Штатами именно последние постоянно являлись инициатором придания этим отношениям конфиденциального и сердечного характера. Однако эти попытки почти всегда встречали неизменную подозрительность, неучтивость и отказ. И такое положение не было, да и не могло быть изменено в будущем. Наконец, в Кремле уверены, что тот тип тесного и доверительного сотрудничества, к которому стремились американцы, нисколько не нужен для судеб будущего мира. Там считали также, что для обеспечения стабильных отношений с Соединенными Штатами на ближайшие десятилетия необходимы главным образом сохранение реального баланса сил и взаимопонимание наличия соответствующих зон жизненных интересов сторон.