Святослав Рыбас - Василий Шульгин: судьба русского националиста

Как писал К. Н. Соколов, «кубанских самостийников не уничтожили, а только раздразнили. Вскоре их разлагающая агитация возобновилась с новой силой, черпая в одностороннем толковании ноябрьских событий благодатный материал»[408].

Среди офицеров широко расходились копии писем Врангеля Деникину с жесткой критикой стратегии главнокомандующего. Некоторые начинали понимать, что Национальная Россия в отличие от Советской не получила объединяющей идеи, что деникинское правительство, Особое совещание — это малодейственная смесь монархистов, либералов, кадетов. В середине ноября член ЦК Конституционно-демократической (кадетской) партии, бывший московский городской голова Н. И. Астров подал Деникину записку: «Тезисы по вопросу о политическом курсе». Он нарисовал безнадежную картину разложения Белого государства и разрыва связей между народом, армией и торгово-промышленными кругами вкупе с интеллигенцией. Требовались новые идеи, новый курс.

Но кто мог проложить такой курс? Новых идей не было. Белое движение в целом представляло собой героическую и малоконструктивную реакцию Февраля на Октябрь. Уже в эмиграции некоторые белогвардейцы признавались: «Какое глубочайшее недоразумение — считать русскую революцию не национальной!»[409]

Добровольческая армия откатывалась. Вот уже оставлен и Донецкий бассейн. Армию приказом Деникина свели в Добровольческий корпус под командованием Кутепова. Критически настроенный Врангель был отрешен от должности.

В это время Василий Витальевич с небольшим отрядом, в который входили его сын Вениамин (Ляля) и ближайшие сотрудники, продвигался из Киева в направлении Одессы — то поездами, то пешим порядком по 30–40 километров в день, то вместе с Якутским полком ВСЮР, то отдельно. Добрались без потерь.

В Одессе он встретился с Екатериной Григорьевной и младшим сыном, четырнадцатилетним Дмитрием, добравшимися поездом, и узнал печальную новость, что его сводный брат Павел Дмитриевич Пихно умер по дороге от тифа. Не последней была эта утрата.

Глава тридцатая

Кто сменит Деникина. — «Кофейные офицеры» в Одессе. — Анабасис полковника Стесселя. — Румыны ограбили и выгнали. — В плену у Котовского. — Снова в Одессе. — Ловушки ЧК. — Побег к Врангелю. — Врангель и Кривошеин. — Неудачная экспедиция в Одессу

Вечером 31 декабря 1919 года на территории Одесского порта в вагоне генерала Драгомирова состоялось совещание — сам генерал, бывший главноначальствующий Киевской области и командующий войсками, и бывший депутат Государственной думы, член Особого совещания Шульгин обсуждали состояние дел (плачевное) и возможного преемника генерала Деникина. В том, что Деникин уйдет, сомнений не было. Вопрос в том: как уйдет? По собственной воле или его застрелит кто-то из недовольных офицеров? После катастрофической эвакуации армии из Новороссийска третий вариант не просматривался.

Собравшиеся не были заговорщиками, к Деникину относились с уважением, но надо было смотреть правде в глаза.

Перебрав несколько имен, единодушно остановились на Врангеле. Только он мог что-то сделать.

Они верили в возможность сопротивления, несмотря на массовое уныние.

Шульгин стал развивать историческую аналогию: сотни лет в Крыму «сидел» крымский хан — значит, и сейчас можно отгородиться от красных. А сейчас в Крыму еще держится белая армия…

Драгомиров был невесел: его штаб уже был расформирован, а он сам находился в подвешенном состоянии, без определенных перспектив. Гость добавил ему печали, сообщив, что «больше всех его ненавидит гвардия». За что? За то, что в прощальном приказе объявил, что она «покрыла позором свои славные знамена грабежами и насилиями над мирным населением».

Генерал разгорячился, стал доказывать, что «…пробовал собрать командиров полков, уговаривал, взывал к их совести. Но я чувствую, что не понимают!».

Шульгин напомнил ему, как тот говорил в октябре 1918 года: «Мне иногда кажется, что нужно расстрелять половину армии, чтобы спасти остальную».

Потом перешли на более общие темы. Правильно было бы создать отряды особого назначения, которые держали бы в руках каждый уезд, что-то вроде военного ордена. Но где взять «отборных»?

Приближался новый, 1920 год. За окном в темноте шумело море, вокруг которого, если разобраться, развивалась вся русская история, начиная с киевских князей Игоря, Ольги и Святослава. Теперь Киев остался в руках новых печенегов.

Принесли бутылку вина: Новый год все-таки… Выпили. За сопротивление, за будущую победу.

А начинать сопротивляться надо было прямо здесь, в Одессе, отсюда уходить было некуда.

В городе оставалось 25 тысяч (а может, и намного больше) офицеров разных соединений, по вечерам они собирались в кофейнях, обсуждали свое положение, ругали генералов и надеялись, что может повториться чудо Ледяного похода. Шульгин называл их «кофейными офицерами».

В Одессу приехал В. А. Степанов, человек огромной энергии, и они втроем стали хлопотать о назначении Врангеля главноначальствующим Одесской области вместо генерала Н. Н. Шиллинга. Ничего из этого не вышло, Деникин слышать не хотел о Врангеле.

Шиллинг запрашивал в Ставке разрешение на эвакуацию, убеждал, что город нельзя отстоять. Деникин эвакуацию не разрешал.

И все же исподволь готовились к эвакуации. Все, кто мог, разными правдами и неправдами, путем взяток, добывали разрешение уйти немногочисленными пароходами на Варну. Как говорил Шульгин: «Ангел смерти витал над Одессой».

Еще один признак распада был налицо: многие влиятельные персоны стали создавать военные дружины, даже митрополит Платон занялся этим.

А у Шульгина были проверенные кадры одесского отделения «Азбуки», «Христианский блок», и он также приступил к формированию собственного отряда.

Василий Витальевич располагал довольно большой суммой денег, вынесенной из Киева. Он смог зафрахтовать какую-то баржу и пароходик, которые, правда, при ближайшем осмотре оказались плавучими гробами. Когда началась общая паника из-за наступавших на город красных, Василий Витальевич со своим отрядом пришел к штабу полковника Владимира Анатольевича Стесселя, назначенного командовать обороной Одессы (генерал Шиллинг эвакуировался).

В отряде было две «роты».

«Первая рота: человек тридцать офицеров самого разнообразного происхождения. Несколько из них испытанных друзей, другие — прибежавшие в последнюю минуту, не зная, куда деться.

Вторая рота: около пятидесяти человек молодежи, преимущественно гимназистов.