Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов
Резонанс от доклада превзошел все ожиданйя. «Секретную речь Хрущева, несомненно, можно назвать самым опрометчивым и самым мужественным поступком в его жизни, — пишет Таубман. — Поступком, после которого советский режим так и не оправился — как и сам Хрущев»[1425]. Пихоя замечает: «Десталинизация общества дополнялась другой важной составляющей: происходит своего рода “десакрализация власти”»[1426]. Взорвалась Грузия. Стреляли: 20 убитых, 60 раненых, 381 арестованный — в основном школьники и студенты. 50-тысячная толпа митинговала в Гори, осаждали горотдел милиции, откуда предпочли отпустить арестованных. Разогнали силой[1427].
Общественное сознание было ошеломлено, от монолитного единства советского народа не осталось и следа. Молотову шли тысячи писем со всей страны, которые внимательно прочитала англичанка Мариам Добсон. «Школьники спрашивали, надо ли в классах срывать портрет Сталина, как это делают учителя в соседней школе. Уточняли, нужно ли считать Сталина врагом народа. Призывали покончить с “кликой Хрущева” — этого “кретина, невежды и злобного врага”, опорочившего светлое имя советского вождя. Умоляли спасти тело Сталина от неизбежного выноса из Мавзолея, передав его китайцам. Просили выступить в газетах с изложением собственной позиции. И так далее. Ясно, что в письмах, адресованных Молотову, слов в поддержку доклада Хрущева было немного»[1428].
В ярости был Мао. «Он направил на нас меч, выпустил из клеток тигров, готовых разорвать нас… Сталина можно было критиковать, но не убивать»[1429]. Мао пришел к окончательному выводу, что Хрущев губит дело Ленина. На заседании китайского Политбюро было решено дать оценку деятельности Сталина. Его заслуги и ошибки были оценены в соотношении 70:30. На этом споры о советской истории закрыли. Такую же точно формулу через много лет Дэн Сяопин применит в отношении самого Мао, отметившегося репрессиями не меньше Сталина. И закроет на этом тему разоблачений китайской истории, оставив тело Мао лежать в мавзолее. После чего Китай устремился в будущее, а не застрял в бесконечном обсуждении прошлого.
«Глава ЦРУ Ален Даллес, у которого в тот момент в СССР было не больше десятка агентов, да и то на незначительных должностях, готов бы заплатить любые деньги за текст секретного доклада». Платить не пришлось. Текст поступил из Польши и был опубликован в «The New York Times». «Потом в течение многих месяцев секретная речь Хрущева передавалась по ту сторону железного занавеса по радио “Свободная Европа” — через медиамашину ЦРУ. Более 3 тысяч дикторов из числа эмигрантов, а также авторов, инженеров и их американских надзирателей заставляли радио вещать в эфире на восьми языках по девятнадцать часов в сутки». Джон Фостер Даллес получил одобрение президента для принятия новых мер по стимулированию «непосредственных проявлений недовольства у порабощенных народов»[1430].
Раскололись и стремительно теряли влияние компартии. Владимира Ерофеева это событие застало в Париже: «Самой невероятной ошибкой был, очевидно, доклад Хрущева, так как публичное и торжественное разоблачение, подробное изложение всех преступлений священной персоны, которая так долго олицетворяла режим, является безумием. Когда видишь, до какой степени у нас, во Франции, этот доклад потряс коммунистов, интеллигентов и рабочих, отдаешь себе отчет о том, насколько мало венгры, например, были подготовлены к тому, чтобы понять этот ужасный рассказ о преступлениях и ошибках, поднесенный без объяснений, без исторического анализа, без обсуждения»[1431]. Громили помещения общества «Франция-Россия», избивали его активистов, из его правления вышли все члены.
Хрущев сам не был в восторге от реакции на его речь, последовал испуганный отскок. 5 апреля редакционная статья в «Правде» негодовала, что «отдельные гнилые элементы под видом осуждения культа личности пытаются поставить под сомнение правильность политики партии», хотя она во все периоды истории «была и остается ленинской политикой»[1432]. Решением ЦК был распущен ряд парторганизаций, в которых слишком откровенно обсуждали решения XX съезда, начали сажать за «антисоветские высказывания» — в духе доклада. Однако загнать джинна обратно в бутылку было уже невозможно, да это и не отвечало интересам Хрущева.
Он обострял конфликт с Молотовым. 13 апреля на заседании Президиума ЦК министр представил новые предложения МИДа по разоружению и сокращению вооружений. Все обсуждение свелось к реплике Хрущева:
— Неприемлемо, дубово, основы нет, только идея. Неприемлем. МИДу, Молотову самому переработать на основе обмена мнениями[1433].
Но главным орудием против Молотова продолжала оставаться Югославия. Закончился срок пребывания в Москве посла Видича. На прощальном ужине впервые в советской дипломатической истории появилось первое лицо. Уходя, Хрущев передал для Тито книжечку с текстом секретного доклада:
— Он прочтет ее с интересом. Думаю, что и вы, югославы, вряд ли бы лучше написали[1434].
18 апреля было опубликовано сообщение о прекращении деятельности Коминформа с коротким пояснением о том, что братские партии найдут новые полезные формы для установления контактов. Хрущев им пожертвовал, чтобы не омрачать дружбу с Тито. На следующий день в Белград было отправлено письмо Хрущева с приглашением Тито прибыть в Москву 1 июня. 25 мая Президиум ЦК рассматривал мероприятия в связи с его приездом. Молотов предлагал в ходе переговоров обратить внимание на позицию Белграда по вопросам взаимоотношений социалистического и капиталистического лагеря, сотрудничества с другими компартиями. В ответ прозвучала жесткая отповедь Хрущева:
— Нас огорчает, что за время после пленума Молотов не изменился.
На следующий день на Президиум был внесен вопрос «О назначениях по Министерству иностранных дел», при обсуждении которого говорил только Хрущев:
— У Молотова плохо идет с МИДом, он слаб как министр иностранных дел. Молотов — аристократ, привык шефствовать, а не работать. Товарища Молотова освободить от обязанностей министра иностранных дел.
В тот день решение не было принято, отложили на два дня. 28 мая слово взял Сабуров, заговоривший о «разрыве между решениями Президиума ЦК и линией МИДа».
— Я искренне и честно выполняю решения ЦК, — возразил Молотов.
— Внутри страны это может быть встречено не очень хорошо, — вступился Каганович. — Это будет болезненно. Назначить
