Motley Crue - Грязь

Я не позволю тебе убить мою мечту, однажды я найду кого-то особенного, кто любит меня по-настоящему! И ты права — это больше не будет человек, похожий на меня!

Ты делаешь так, чтобы всё выглядело, будто я втянул тебя во всё это — думаю, ты пытаешься заставить себя думать лучше о себе самой, о неверности и о том, что ты выбрала другого. Но всё это — твой выбор, а не мой!

Скажешь, что я виновен? И это сожрёт тебя заживо! Тебе совсем нечего бояться, и мальчикам, конечно, тоже. Я не буду тебя преследовать! Я отвечу на твоё письмо позже; ты совершила самую большую ошибку в своей жизни и в жизнь детей!

P.S. Надеюсь, в то время, когда тебя трахали, на тебе не было крестика, который я тебе подарил.

7/8/98

Мне осталось быть здесь 4 недели, и мне необходимо прояснить голову.

Ты можешь поговорить со мной об этом?

Я заслуживаю того, чтобы знать!

Мне нужна правда и ясность!

Я созрел для того, чтобы принять какое-то решение!

Каждый человек способен думать, и каждое действие человека основывается либо на любви, либо на страхе. А на чём базируются твои решения?

16/8/98

Нежный, чуткий, заботливый.

Кто я? Отец двоих мальчиков; творческая и талантливая душа со страстью к музыке и любовью к жизни и природе, к океану и его обитателям; закаты — моё любимое время суток. Я всегда любил детей! Ещё я любил секс, кино, музыку, быстрые автомобили, рисование, живопись, водные лыжи, рыбалку, кроссовые мотоциклы, прогулки на яхте, кемпинги.

Одержимой личности следует быть осторожной. Я тоже могу быть управляемым — но только лишь из боязни потерять её.

На ком я женат? Памела — сексуальная, ранимая, застенчивая, заботливая, любящая, страстная, иногда сумасшедшая и рассеянная! Она — хранительница очага. Также она подвержена влиянию, скрытна, замкнута; ей нужно больше внимания; ей необходимо жить! Пойдём на улицу и будем наслаждаться природой. Я не могу вспомнить, когда мы в последний раз гуляли вместе. Я мог бы о многом расспросить тебя, но не получить ответа!

Не обвиняй себя, Томми.

16/8/98

О, БОЖЕ! Я только что слышал голос Памелы по телефону. Меня всего трясёт от слёз. Я та-а-а-ак по ней соскучился! Возвращаясь к теме прогулок — во многом мы сами попались в ловушку. (Узники своей собственной популярности). Никто не понимает, каково это — быть заключённым в тюрьме в дали от моей семьи! Боль невыносимая! Прошлой ночью Кристи (Christy) провела с Пэм несколько часов и не получила для меня никаких стоящих сведений. Лентяйка. Кое-чем я действительно мог бы здесь воспользоваться! За день до этого я потратил два часа, разговаривая по телефону с Кристи. Она должна была упомянуть обо мне. Тишина убивает меня. (Здесь я чувствую себя, словно в детстве: молчание).

1/9/98

Я буду с тобой, что бы ни случилось.

Когда я выйду:

Каратэ

Стейк

Ванна

Гавайи

Когда я выйду отсюда, есть несколько вещей, которые я хочу сделать: С’есть стейк. Долго любоваться закатом солнца. Долго сидеть в ванне с горою пены (было бы чудесно, и с тобою заодно… ха-ха… на самом деле, с тобой это действительно было бы неплохо). Снова взять несколько уроков каратэ и бокса. А ещё Гавайи на семь дней.

Пэм, я хочу, чтобы ты знала, что я всегда буду рядом с тобой, даже если это ничего не для нас уже не решит… не важно зачем, ладно?

4/9/98 (написано на самоклеющемся листочке бумаги для заметок)

Любить

Быть в центре

Оставаться сильным

Глава одиннадцатая

«ОБ УНИЖЕНИЯХ ТОМАСА ЛИ И ОБ ОКОНЧАНИИ ЭТОГО ЗАТЯНУВШЕГОСЯ ПРИКЛЮЧЕНИЯ»

Я никогда не забуду ту поездку в автобусе из зала суда, прикованный к чёртовому сидению, в той же одежде, которая была на мне в суде, откуда меня вывели всего лишь пятнадцать минут назад.

Когда они вели меня по тюремному коридору, первое, что я услышал, был громкий неприятный звук. Я повернул голову и увидел, что маленький чувак-латинос лежит на полу своей камеры, а из его черепа сочится кровь. Я посмотрел на офицеров, которые вели меня в мою камеру, и спросил, "Кто-нибудь поможет этому парню?"

"О, такое происходит постоянно", равнодушно ответили они. "У него просто припадок".

Я оглянулся на него, он так и лежал на полу без малейшего движения. Они привели меня в соседнюю комнату и раздели. Я стоял там жутко напуганный и совершенно голый (scared shitless and butt naked), если не считать колец в моих сосках, в носу и в брови. Офицер сбегал за кусачками. Он перекусил кольца в сосках и в носу, но так и не смог снять мои серьги, потому что они были сделаны из хирургической стали. С досадой, но он всё-таки разрешил мне оставить их. Затем он вручил мне мою тюремную одежду: синюю рубашку, чёрные ботинки, скатка постельных принадлежностей с полотенцем, пластмассовая расчёска, зубная щетка и зубная паста.

Офицеры вывели меня обратно в коридор, и я заметил, что спустя полчаса, они, наконец, отправили заключенного латиноса в больницу. Это было больше похоже на грёбаный удар, чем на припадок. Пока они вели меня мимо других заключенных, передо мной проплывали ряды угловатых ублюдков, орущих что-то вроде, "Добро пожаловать, мужик" и "Я научу тебя обращаться с женщинами". Половина из них были возбуждены, другой половине хотелось надрать мне задницу за то, что я трахался с тёлкой, на которую они, наверное, дрочили каждую ночь. Мне показалось, что эта прогулка была длиною в милю, мне было до того страшно, что мои колени всё время подгибались, и полицейским фактически приходилось тащить меня. Они бросили меня в изолированную камеру и закрыли тяжелую дверь, которая издала глухой металлический стук, гулким эхом отозвавшийся на весь тюремный корпус. Это был самый одинокий долбаный звук, который я когда-либо слышал.

Это была комната, в которой я, как предполагалось, должен был провести следующие шесть месяцев. По существу это был бетонный мешок, монолит которого нарушала лишь металлическая кровать с бесполезным матрацем толщиной в полдюйма. Мне было не с кем поговорить, нечем писать и абсолютно нечего делать (dickshit to do). Всякий раз, когда приходили охранники, я просил у них карандаш, но они не обращали на меня внимания, давая, таким образом, понять, что ни на какое особое отношение к себе лучше не рассчитывать. Тот избалованный маленький негодник, который сидел внутри меня, должен был, наконец, получить урок. Потому что, если он не превратиться в мужчину здесь, то не сделает этого уже никогда.

Тем вечером меня разбудил охранник, огромное бесшеее существо, который постучал в дверь и пролаял, "Встать к двери" ("Get over here").