Валентин Левицкий - На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

И никто на эти ужасные условия жизни не жаловался и не роптал.

– Было бы полбеды, если бы не вша проклятая. Заела всех живьем, – приходилось слышать от людей.

В этих словах лежала ужасная действительность. Этот противный паразит, за отсутствием бань, чистого белья и возможности раздеться, размножился в громадном количестве, причиняя людям, кроме отвращения, мучительный зуд и внося также случаи бича человечества, сыпного тифа.

В этой борьбе с суровой природой люди показывали такое же презрение к лишениям и даже к смерти, как это они показывали в бою. Проверяя несение ими службы и задавая вернувшимся дозорам вопросы, каждый раз слышались в ответ бодрые ответы:

– Все благополучно.

– Со стороны противника ничего не замечено.

В ясные лунные ночи служба становилась легче. Хорошие глаза видели далеко, и наряд людей, высылаемых вперед, значительно уменьшался.

Коротая длинные зимние ночи, не раз приходилось слышать от людей такую просьбу:

– Разрешите, ваше благородие, туркам устроить майдан, – это значило, что в сторону противника выпускалось несколько пуль, чем у них вызывался переполох. В ответ противник иногда часами вел ружейную стрельбу, часто не останавливаясь перед открытием артиллерийского огня и пусканием светящихся ракет.

Несколько раз дозоры находили воззвания противника. Большей частью они были безграмотны, и смысл их заключался главным образом в необходимости кончать войну и не верить англичанам, которые обманывают русских.

Один раз дозор нашел бутылку коньяку и табак с надписью: «Господам офицерам. Пейте на здоровье». В ответ на другую ночь мы оставили на том же месте чай, сахар, галеты и еще что-то с запиской: «Господам офицерам. Кушайте на здоровье».

Но были на большой Шипке места, где было еще тяжелее. Это главным образом было там, куда и летом человеческая нога не всегда ступала. Трудные, малодоступные тропы покрывались глубоким снегом и на десятки верст делались непроходимыми. Отряды лишались буквально какого-либо подвоза, и их терпение и страдания переходили всякие границы. Они проводили ужасную стужу и непогоду без землянок. Палатки уносились сильным ветром, как клочки бумаги. Часто бывали случаи, когда люди питались падалью, а кони объедали одни у других хвосты.

Много теперь на свете устроено богатых могил неизвестным героям, которые служат предметом всеобщего почитания. Много, много наших неизвестных страдальцев-героев нашли смерть в глубоких снежных сугробах турецких гор. Их могилы едва ли кто найдет. Едва ли кто придет им поклониться. И только хищный орел будет испуганно озираться, глядя на белые кости русских солдат…

Да воздаст история всем должное! Но нет правил без исключения. В этом море героизма, в этом сплошном порыве к подвигу находились капли малодушия и позорного предательства.

В одну долгую морозную ночь я получил телефонограмму, что на среднем боевом участке из 7-й роты перебежало к противнику шесть человек. Эти преступники прибыли в полк всего месяц назад из запасного полка. Как пришлось через несколько дней узнать, и в других полках дивизии также перешло к противнику из того же пополнения несколько человек. Спустя неделю у меня в команде ночью исчез унтер-офицер, также прибывший с последним пополнением. Будучи назначен ко мне в команду как пулеметчик, он произвел на меня прекрасное впечатление. С Георгием, бывший драгун, кажется, Приморского полка,[239] он бежал из германского плена, чем у всех нас снискал себе еще больший почет. На самом деле оказалось, что он принадлежал к числу распропагандированных немцами наших военнопленных, которые под видом бегства возвращались в Россию с целью вести тайную агитацию против войны, государства и т. п. Фамилии его я не помню, но если я не ошибаюсь, он звался Андреевым.

Переход около десяти наших солдат к туркам был результатом пагубной агитации в запасных полках Андреева и ему подобных. Андреев действовал у нас в полку, как выяснило расследование, очень осторожно. В команде он показывал повиновение и требование к службе, а между людьми рот вел пропаганду за то, что у турок и у немцев пленным выдаются хороший паек, жалование и предоставляется полная свобода.

Около середины декабря я вернулся в Чардакли. На некоторое время я устроился с нашими врачами, и жизнь в комнате, да еще с печью, мне показалась давно забытым комфортом. В Чардакли кроме повседневных забот мне предстояла большая работа. Я должен был выделить часть своей команды на формирование 2-й пулеметной команды. Выбрать двух офицеров и несколько солдат для отправки в Петроград, где они должны были изучить пулемет системы Кольта.[240] Затем из неофициальных источников я узнал, что мне, может быть, поручена подготовка личного состава для нескольких пулеметных команд, которые должны будут войти в состав новых формирований.

Спокойствие на участке полка нарушалось нами по предписанию свыше в целях разведок. Раза два штаб дивизии требовал языков, что, конечно, даром не давалось.

В первой такой разведке были убиты младший офицер команды разведчиков прапорщик Матинянц и два разведчика. Вторая разведка была менее удачной. Турки оказались начеку, и разведчики, потеряв несколько человек убитыми, вернулись без языков. В третьей разведке, в которой частично участвовали пулеметчики, удалось захватить нескольких турецких солдат. Это разведка, произведенная, насколько подсказывает моя память, в конце декабря. Организовал ее поручик Алабовский, вступивший в Чардакли в командование разведчиками. Этот молодой офицер был одарен большой решительностью и отличным уменьем разбираться в обстановке.

Получив задачу о поимке языков, подпоручик Алабовский решил ночью подкрасться к селу Еникей, что лежало между нашими и неприятельскими позициями. Наблюдениями установили, что село на ночь занималось заставой противника. За день или за два до полученной задачи перебежчик, прошедший ночью Еникей, указал, в каком доме останавливается на ночь противник и где им выставляется пост. Кроме того, турок заявил, что в селе в некоторых дворах можно найти сено. Последнее обстоятельство мной было принято во внимание, и я решил, в случае удачного нападения разведчиков, вывести его в возможном количестве. Для этой цели я решил нарядить около десяти пулеметчиков при таком же количестве лошадей под командой прапорщика Виницкого.

Предложенный и принятый Алабовским план состоял в следующем: разведчики врываются в дом, где находится турецкая застава, и частью ее уничтожают, частью забирают в плен, затем, продвинувшись на западную окраину села, прикрывают работу пулеметчиков по захвату сена. План был, по-моему, смелый и рискованный, но я решил, чтобы в нем приняли участие и мои пулеметчики, ввиду на то крайней необходимости, так как, по словам людей, наши кони давно уже просили милостыню.