Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
– Выходит.
– Тогда почему она у тебя?
– Ты же у нас атеист. Когда ты уезжал в Иркутск, я предложила тебе ее взять. А ты мне что сказал? Помнишь?
– Нет.
– А я помню. Ты сказал, что у меня не все в порядке с головой, раз про иконы говорю.
– Так и сказал, сестренка?
– Так и сказал. Да что теперь об этом вспоминать. – Икона твоя, возьмешь в любое время. А вы, Маша, какое имеете отношение к таким древностям?
Маша помолчала, собралась с мыслями, по тому, как дрожала прядь, выбившаяся из тугого пучка ее волос, было видно, что девушка волновалась не менее прежнего. И продолжила:
– Я из рода Чириковых. Алексей Ильич Чириков родился в небольшой дворянской семье в Тульской губернии. Когда он подрос, то есть достиг возраста десяти лет, отец отдал его на воспитание в семью своего брата Ивана Родионовича Чирикова, проживавшего в Москве. Раньше в благородных семьях с детьми долго не нянчились, они рано понимали свое предназначение – стать лучшими людьми России, людьми чести, верности и других высоких нравственных качеств. В дворянской среде было заведено – служить Родине, исполнять долг на воинской или гражданской службе, своим трудом способствовать благу России. Это был многовековой сословный закон. Рос и учился будущий знаменитый мореход вместе со своим двоюродным братом Иваном. Обоих зачислили в созданную по указу Петра I «Школу математических и навигацких наук», образованную при Пушкарском приказе в 1701 году.
– Ничего себе, как давно это было, – заметил потрясенный Володиша.
Но Маша как будто не расслышала и продолжала:
– Это было первое в России артиллерийское, инженерное и морское училище, предтеча всей системы современного военного образования. Алексей Ильич выбрал морское поприще – он стал знаменитым представителем морского российского флота, являлся помощником Витуса Беринга, за свою жизнь исследовал северо-западное побережье Северной Америки, северной части Тихого океана и северо-восточного побережья Азии.
– Про Беринга я что-то знаю, – решил показать свою эрудицию Степан. – Он организовал и возглавил 1-ю и 2-ю Камчатские экспедиции. Нам об этом на уроках географии рассказывали. Но мне и во сне бы не приснилось, что встречусь с потомком его главного помощника, да еще с таким красивым и умным, – пошутил Степан, одарив Машу влюбленным взглядом.
Но она, находясь в этот миг во временах стародавних, не заметила пристального внимания нового друга и продолжала рассказывать, глядя не по сторонам, а как будто вглубь себя. Там она, казалось, не блуждала, а уверенно шла по тропинкам семейной памяти, находилась во временах, отстоящие от сегодняшних на сотни лет.
– Вот тогда-то, перед отправкой в Навигацкую школу, дядя и заказал для каждого из братьев иконы – складни, чтобы Господь, Богоматерь и Иоанн Предтеча охраняли молодых людей на их трудном поприще. В Триптихе всегда изображали этих святых, составляющих малый деисусный чин. Смысл композиции заключается в заступнической молитве за людей пред лицом Царя Небесного и строго Судии. Интересно, что Богоматерь здесь представлена в непривычной иконографии – без Младенца, но со скипетром в руке. Такая икона называется «Всех скорбящих Радость». Скипетром Богородица подает указание ангелам, которые даруют обиженным заступление, нагим одеяние, больным исцеление, печальным утешение, голодным пропитание, хромым хождение, а морякам – спасение на водах.
Маша вздохнула, бережно взяла в руки одну из икон и продолжила объяснять:
– Складень – это миниатюрный переносной иконостас, трудоемкая, уникальная авторская работа, как сейчас бы сказали. Такого качества вещей делалось очень мало. Любая освященная икона, а тем более такой триптих, обладают защитной силой, способны незримо оберегать своего владельца, посылая ему Божию помощь в нужный час, мудрость, надежду. Вот такую семейную реликвию в день моего шестнадцатилетия бабушка подарила и мне. Это даже был не подарок, это была передача семейной реликвии, требующей особого к себе внимания, хранения и обязательного сбережения для потомков. Бабушка рассказала мне, что икона передавалась в нашей семье по женской линии, что именно этот складень принадлежал брату Алексея Чирикова – Ивану. Но ничего в семье не было известно об иконе Алексея Ильича. Невероятно, но она нашлась.
Маша задумалась и подправила свое заключение:
– Вернее, я почти уверена в этом, – поставив логическое ударение на слове «почти», то есть оставляя вероятностный процент ошибки.
Но Степан, ни минуты не сомневающийся в том, что его икона – та самая, чириковская, – несдержанно выкрикнул:
– Да какое тут может быть сомнение! Конечно, нашлась!
Остальные молчали. Потом, набожно перекрестившись и глубокомысленно вздохнув, Мила произнесла:
– Я тоже думаю, что это та самая икона. И мы со Степаном отдадим ее вам, Маша, раз она принадлежит вашей семье.
– Что вы, что вы, Мила. – замахала руками Маша. – Если Алексей Ильич подарил ее вашему предку, она ваша. Главное, я знаю, где она.
– Она – Степанова, – твердо сказала Мила, – надеюсь, брат, что теперь ты от нее не откажешься.
Степан молча взял в руки старинный складень и, мечтательно задумавшись, стал поглаживать его ладонью. Мила спохватилась, что остыло горячее кушанье, и настойчиво повелела гостям продолжить трапезу. Юрий понял, что настал подходящий момент, и тихонечко стал склонять Степана и Володишу отметить этот случай крепким напитком. Но непреклонная Мила, видя, что дело идет к выпивке, убрала со стола бутыль, несмотря на обиженный взгляд мужа.
Молодежь еще долго обсуждала невероятное событие, потом все пошли провожать Володишу. Когда вернулись, Мила выделила Степану место на сеновале, а Маше для ночлега отдала самую лучшую кровать в доме – хозяйскую, попросив Степана помочь девушке расстелить ее. Молодого человека не надо было уговаривать, он с радостью исполнил нехитрое дело и потом предложил Маше выйти во двор, еще полюбоваться таежными звездами. Они, действительно, были огромные, близкие, казалось, жаркие, как разбрызганные капли солнца. Девушка явственно ощутила на своей щеке жар, не сразу сообразив, что он не от звезд, а от пылающей щеки Степана. Он крепко обнял Машу и приник к ней не то что всем своим телом, но сердцем, душой, всеми лучшими мыслями и стремлениями, какие только в нем существовали. Его губы Маша не оттолкнула.
На другой день ранним утром Маша и Степан на моторной лодке отправились к Качинской сопке, которая величественной доминантой над таежной глухоманью возвышалась не то что века – тысячелетия.
Поднявшись на самую ее вершину, молодые люди почувствовали усталость. Они сели на поваленное дерево, блаженно вытянули ноги, которые оказались сильно поцарапанными кедровым стлаником. В него путники попали, свернув на минутку с проторенной горной тропы. Но боль не чувствовалась, казалось, насыщенный таежной благодатью запах, доносившийся из зарослей дикой черной смородины, и врачевал раны, и восстанавливал силы.
Маша долго отдыхать не смогла, вскочила первая и потянула Степана к площадке, откуда был виден Илим.
