Феликс Чуев - Солдаты империи: Беседы. Воспоминания. Документы

В волнениях приближалось 1 сентября. Из событий тех дней помню гибель югославского генерала Арсо Иоановича – его портрет в пилотке был в «Правде» – и смерть Андрея Александровича Жданова. В нашей

семье государственные утраты воспринимались как личное горе.

Перед самой школой я опять заболел малярией. Словно два электрода, плюс и минус, вот-вот должны соединиться в голове- такая это болезнь. В школу я попал только 14 сентября. Отец и мать повели. До школы было километра три с половиной, и ходили пешком. Трамвай гремел только в центре города, да еще кое-где, только не на Рышкановке. Я попал в 1-й «А» к молодой и очень строгой учительнице Антонине Никитичне Смирновой.

– Бабушка, я тройку получил! Мама, я тройку получил! – Радость неописуемая. Первая оценка – неважно какая. Главное, поставили оценку. Однако у домашних моя тройка радости почему-то не вызвала, и три дня мама издевательски протягивала мне за столом три помидора, три яблока, три сливы…

3. ФИНСКИЕ ДОМИКИ

Поселок наш назывался «Финские домики аэропорта», а короче- «Финские». Шесть деревянных одноэтажных домов, каждый на две семьи. В 1950 году получить квартиру было сложней, чем сейчас место на Ваганьковском кладбище столицы. Но кому дать, в аэропорту решали сообща, всем миром. После жесточайших споров мы оказались в числе счастливчиков – потому что мама болела. Как радовались: две комнаты и веранда! Весной мы с мамой разбили перед домом клумбы – я заранее насобирал цветочных семян в городском парке. На грядках лук, редиска, помидоры, картошка. Осенью отец заколол кабана – большим трофейным ножом с надписью по лезвию «Ulles fur Deitchland». Так что зиму с мясом были. А коза наша Майка, объевшись земли, сдохла. Большое несчастье – маме было нужно козье молоко.

Рядом с нами жили Евсеевы. Символический забор между дворами, который не столько от соседей, сколько затем, чтобы подчеркнуть законченность участка. Глава Евсеевых – дядя Женя, Евгений Сергеевич.

Дядя Женя! Я помню вас еще в 1949 году- мне восемь лет. Вы тогда впервые приехали в Кишинев и посетили нашу старую хибару, нашу «виллу». Мы

пили чай во дворе за деревянным столом, под вишней. Вы были в темно-синем кителе с орденом Красного Знамени. Боевого! И не обычного, с красно-белой ленточкой, нет – орден был привинчен к кителю. Послевоенные мальчишки высоко ценили Красное Знамя, связывая с ним самые легендарные подвиги отцов. Но привинченный орден казался нам еще почетней, он появился раньше тех, что с ленточкой, и получить его, мы считали, было труднее. Потом я узнал, что у вас есть еще ордена, но носили вы только этот.

– Мой новый командир, – сказал отец. Он к тому времени прошел медкомиссию и снова стал летать – теперь вторым на Ли2?. Я всегда стеснялся гостей, но вы, дядя Женя, стали рассказывать мне о своих сыновьях – их четверо: Алик, Вадим, Слава и Женя, – сразу я не запомнил имен, потом, позже, мне предстояло дружить с ними, драться и снова дружить. Вскоре после знакомства вы с отцом взяли меня в полет. Первое крещение воздухом было не из приятных. Впрочем, не первое: меня еще грудного отец возил с места на место на бомбардировщике Г-2 – это мне говорили. И все-таки первое то, что запомнилось. Я вижу кабину Ли-2 – - старого труженика авиации, который и поныне скромно и достойно утюжит пятый океан рядом с так называемыми лайнерами. На левом сиденье вы, справа- мой отец. Я стою посредине, и у меня перед глазами плечи двух сильных людей. Мы летели из Кишинева в Бельцы – полчаса туда, полчаса назад, но как я намучился! Вы с отцом меня намучили. Штурвал ходил то вверх, то вниз, то влево, то вправо. Земля плыла откуда-то сбоку, а небо снизу… Дома весь вечер я проклинал самолеты, летчиков и авиацию.

Хорошо помню вас, дядя Женя, много раз помню. За домами среди грецких орехов рос виноградник, правда, винограда на нем не было – мы обрывали кисти еще зелеными, но зато на деревьях устраивали тарзаньи гнезда, веревки вместо лиан… Строили модели самолетов, болтались на турнике- его соорудил мой отец, дядя Ваня, как его все называли. Заводилой у нас был Алик Евсеев, мы его звали Большой, он учился в седьмом классе! Побаивались мы и Вадика. Зато каждый вечер на стене своего дома он показывал нам кино из самодельного фильмоскопа. С третьим, со Славкой, мы были младшими в нашей компании,

и Славку звали Малый, в отличие от Алика Большого. А Женя, четвертый ваш сын, Ненька, в расчет тогда не шел – он только начинал ходить.

Когда мы дрались, нас мирили отцы, и в знак примирения мы что-нибудь дарили друг другу. Вадик преподнес мне свой рисунок самолета Р-5 – он уже тогда здорово рисовал. А потом умер мой отец, и мирить стало некому. Да и отпала необходимость: мы перестали ссориться, и ваши сыновья навсегда теперь стали считать меня своим.

Отец лежал в пассажирском зале аэропорта, и летчики в комбинезонах, еще не остыв от неба, сдирая шлемы, вставали в почетный караул. Тогда я впервые увидел, как плачут взрослые мужчины, много мужчин сразу. Вы недолго были у гроба, дядя Женя, вы как-то быстро ушли, но я никогда не забуду то ваше лицо. Годы прошли, а вы говорите мне:

– Большой был летчик. И молодой какой… Сейчас бы, знаешь, кем он стал бы? Мало ты пишешь о своем отце. О нем всю жизнь можно говорить…

Мы сидим у вас дома, я столько знаю о вашей семье, в которой пять летчиков.

В семье не летала только тетя Катя, Екатерина Павловна, авиационная мама. Всю войну работала, растила ребят, ждала весточки с фронта. Где-то над Мурманском или над Ростовом пробирался меж кустов зенитных вспышек бомбардировщик капитана Евсеева… Четверть века пролетал дядя Женя. Где только не черканул по небу! Сибирская тундра, Ледовитый океан, Карелия, Сталинград… Возил зимовщиков на Север, доставлял боеприпасы партизанам, бомбил фашистов на донских дорогах. В 1932 году ивановский ткач поступил в Тамбовскую летную школу. Время, когда в ответ на ультиматумы мирового капитала комсомол пошел летать. Суровое и прекрасное время красных асов, наивное и честное, как свидетельство, выданное курсанту Евсееву «в том, что он 9 июня 1935 года в добровольном порядке совершил спуск с самолета У-2 на парашюте с высоты 600 метров». Много сменилось облаков на небесных постах, много там пройдено дорог, а точнее, 3 миллиона 800 тысяч километров, 15 тысяч часов в воздухе. Журналисты расшифровывали: это столько-то суток, это почти два года в небе! Мне ж хочется не делить, а умножить эту

цифру на секунды, на мгновения. Кто летал, тот поймет, что такое эти 54 миллиона секунд в воздухе!

Теперь на пенсии. «Вылетался весь»,- говорит тетя Катя. Однако не покидает аэродром «старый Евсей», на земле учит небу молодых пилотов.