Н Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны.

Фактически, я болтался в дивизии не у дел. К строевой службе я был еще не годен, так как рана моя не зажила, и я с трудом ходил. От хозяйства дивизии я устранился, так как командиры полков об этом заботились сами, а в обозе был капитан Мысяков, который фактически и был дивизионным интендантом. На мои сетования на бездеятельность генералу Резухину он, улыбаясь, отвечал: “Конь у Вас спокойный, погода хорошая, места интересные — Вы турист и им оставайтесь…” У меня еще оставалось 3 казака и 1 офицер из агитаторской ячейки, и с ними я обычно ехал в хвосте строевых частей.

9 или 10 августа Азиатская конная дивизия двигалась по открытому плато длинной лентой. Я на обычном месте, а позади меня тянулся обоз с ранеными. Слышу команду: “Смирно!” Скачет генерал Унгерн, нагоняя колонну. Поравнявшись со мною, он, молча, с размаху ташуром нанес два удара по шее моего Рыжки, так как я инстинктивно откинулся назад и вправо. Рыжка, не привыкший к столь грубому обращению, метнулся в сторону. Пока мы с конем приходили в себя, Унгерн был далеко впереди.

У меня осталась мысль, что очередь доходит до меня. Не прошло и полчаса, как ко мне подъехал прапорщик Бурдуковский и, отдавая честь, сообщил: “Господин полковник, “дедушка” приказал вам состоять всадником в 3–й сотне 1–го полка”. Столь милостивому наказанию (за что?) я обрадовался и через 10–15 минут ехал на правом фланге славной 3–й сотни 1–го Конного полка, которой командовал прекрасный сотник (фамилию, к сожалению, забыл). Полковник Парыгин позднее приказал мне следовать не на правом фланге сотни, а с “замыкающими”, с вахмистром, а в бою быть старшим над санитарами и следить за их работой, так как я не мог сам садиться в седло и, следовательно, к бою был негоден.

Не помню, при каких обстоятельствах, но примерно 8 или 9 августа стало точно известно, что дивизия идет в Урянхайский край. Такая весть была принята всеми чинами дивизии с большой тревогой. Все понимали, что, уходя в Урянхай, все будут обречены на гибель. Генерал Унгерн был убежден, что его коренные даур- цы охотно пойдут за ним куда угодно и только “пришлые” офицеры, а особенно кадровые будут против, а потому их нужно “изъять” из дивизии. Недалекий Бурдуковский не сумел скрыть мыслей Унгерна и над офицерами, поступившими в дивизию в Монголии, нависла угроза быть убитыми своими же соратниками — белы- ми. “Квазимодо” — Бурдуковский похвалялся даже, что “дедушка” рекомендовал ему вывести в расход тех офицеров, которые гонят гурты скота, но он — Бурдуковский, ответил, что еще успеется.

Над дивизией нависла черная туча. Офицеры на биваках собирались кучками и обсуждали безысходность. Всадники тоже говорили о нежелании идти в Урян- хай. Унгерн чувствовал, что в дивизии идет брожение и, вызвав поручика Князева — своего политического осведомителя — приказал ему собрать сведения о настроении офицеров в дивизии.

Поручик Н. Н. Князев взялся за это дело крайне неумело. Кроме того, к нему отношение офицеров было отрицательное, и в его присутствии офицеры умолкали и держали язык за зубами. 14 августа Князев застал группу старших офицеров: полковников Кастерина, Хоботова, Парыгина, войскового старшину Слюса, около коих не было ни одного всадника. При приближении Князева штаб — офицеры молча разошлись. Князев заключил, что здесь кроется заговор.

В своих воспоминаниях поручик Князев говорит о том, что даже генерал Резухин мечтал о чистой простыне на постели и пожить хотя бы месяц в условиях культурной жизни. Тот же Князев констатирует, что у него сложилось твердое убеждение, что ни офицеры, ни всадники не хотят идти в Урянхай, о чем он и доложил Резухину. Генерал Резухин таким докладом был поражен и приказал Князеву о таком настроении дивизии немедленно доложить Унгерну. Князев спешно стал догонять колонну генерала Унгерна. До какой степени все офицеры были наэлектризованы репрессиями и ожиданием своего ареста, служит следующий пример: Князев, нагоняя колонну Унгерна, достиг тыла 2–й бригады, где старшиной был Мысяков. Появление Князева в обозе и прибытие в его палатку Мысяков посчитал арестом и встретил Князева словами: “Вы, поручик Князев, прибыли меня арестовать?”

Поручик Князев не решился идти сам докладывать Унгерну, а явился к начальнику штаба подполковнику Островскому и доложил ему о настроении в дивизии и нежелании дивизии идти в Урянхай, прося его о сем донести до сведения Унгерна. Островский резко отклонил предложение Князева идти докладывать о сем Унгерну, ссылаясь на то, что жизнь ему еще не надоела. Князев пошел сам к Унгерну, но, увидав, в каком настроении тот находится, мог только рапортовать: “Поручик Князев прибыл” и, не получив на свой рапорт ни звука, удалился, не сделав столь важного для генерала Унгерна доклада. Он поскакал к генералу Резухину, надеясь, что тот доложит Унгерну о нежелании чинов дивизии идти в Урянхай.

Откуда же у поручика Князева сложилось столь твердое убеждение, когда офицеры ему об этом не говорили? Он вывел заключение из беседы с всадниками, кои не были так запуганы и загнаны, как офицеры и открыто заявляли о своем нежелании идти в Урянхай. Раз не желают идти всадники, то, естественно, не хотят идти и офицеры, в том числе и сам Князев.

Заговор.

Я далек был от заговорщиков и от всех внутренних дел дивизии. С одной стороны, рана моя, хотя и затянулась, но кость не окрепла, и я сильно страдал от пешего хождения. С другой стороны, я держался в стороне и только изредка бывал у генерала Резухина, ведя с ним разговоры на посторонние темы, и оба вместе мы отдыхали душой в хороших воспоминаниях.

Но заговор назревал, я это видел и чувствовал. Кто положил ему начало, трудно сказать, скорее всего, он зародился в головах многих, но душой и руководителем его являлся полковник К., а исполнителем — С.67. Заговорщики ставили целью “убрать” генерала Унгерна. Дивизию должен принять генерал Резухин и вести ее на восток, к генералу Семенову. За “устранение” Унгерна взялся поручик Маштаков, к слову сказать, один из офицеров, которого Унгерн ценил. Маштаков пытался “ликвидировать” Унгерна одиночным порядком, на походе, выстрелом в в упор, но, подъехав к нему на походе, не имел силы воли выполнить свое намерение и с поджатым хвостом отъехал.

Как же заговорщики мыслили устранить Унгерна, если (особенно полковник Парыгин) настаивали на том, чтобы уговорить Резухина пойти против Унгерна и принять дивизию, что может произойти без кровопролития? Но более реальные головы понимали, что Резухин на это не пойдет, а, следовательно, необходимость заставляет устранить и самого Резухина. На этом и порешили, и вырабатывали план его осуществления и ожидали подходящей обстановки. Так обстояло дело в 1–й бригаде.