Н Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны.

14–15 августа дивизия находилась на Модонкульском водораздельном хребте и перешла государственную границу. 16 августа вышли на берег реки Ури. Пройденный путь был весьма труден. Дорог не было, были едва заметные тропы. Их приходилось расчищать, чтобы прошли орудия и повозки. Пушки поднимали и спускали на канатах. Кто проходил через Модонкульский хребет, для тех людей не существует непроходимых горных мест.

Последний раз Азиатская конная дивизия вся вместе стояла на берегах Ури. Во второй половине дня 16 августа Унгерн со своей 2–й бригадой пошел на запад, к Эгийн — голу, а Резухин на юг и 17 августа стал биваком по обеим сторонам Эгийн- гола, оставив сотню 1 — го Конного полка сотника X. (к сожалению, фамилии не помню) в сторожевом охранении в 4–5 верстах от бивака. В этой сотне числился и я.

Резухин, оставляя сотню в сторожевом охранении, просил меня помочь командиру сотни в его распорядках по несению сторожевого охранения. К ночи сотня выставила три заставы. От правой фланговой заставы выслан сильный разъезд в сторону р. Селенги.

Генерал Резухин стал биваком на Эгийн — голе двумя группами: на левом берегу стал 1–й Конный полок, на правом 2–й Конный полк. Палатка Резухина была поставлена в предгорье, вблизи 2–го Конного полка. Унгерн со 2–й бригадой, перейдя Эгийн — гол, ушел на расстояние около 30 верст от 1–й бригады и стал биваком на дневку.

Итоги похода на Русь.

Потери Азиатской конной дивизии с 20 июля по 14 августа, за время похода на Русь, весьма незначительны сравнительно с потерями красных.

Обстановка с 17–20 августа не позволила заниматься подсчетами, выводами, заключениями, и только в эмиграции, в беседах со старыми бойцами Азиатской конной дивизии выясняется до некоторой степени верная картина. Приходим к выводам, что потери Азиатской конной дивизии убитыми не превышали 200 человек, тяжело раненых, но находившихся в обозе доктора Рябухи на было не больше 50 человек, а сколько было легко раненых — никто не считал. Все способные сидеть на коне считались легко ранеными. Примером служит сотник Н. Вицев, который, несмотря на очень серьезное ранение ноги, не покинул своей 5–й сотни 2–го полка, и поправлялся на коне и в походе.

Много было бежавших бурят — всадников. Они бежали в последнее время пребывания на Руси, когда дивизия проходила по густо населенному бурятами району Це- жинская — Цикирская, Харацанская — Хамней. Мой прекрасный вестовой Джамсаров давал мне понять, что пора “втекать”, обещая мне, что его сородичи меня укроют от красных. Я его выругал, он мрачным ушел, а через день скрылся на своем Сивке, который, к слову сказать, поражал своим умом. Буряты — всадники своим диким животным инстинктом чувствовали печальный конец Азиатской копной дивизии и заблаговременно “втекали”, когда сложилась для них благоприятная обстановка.

Таким образом, потери Азиатской конной дивизии нужно считать примерно такими: убитыми 200 человек, бежавшими 120 человек, а всего 320 человек + 50 тяжело раненых. Но за это время дивизия получила пополнение из красноармейцев 100–120 человек. Следовательно, дивизия в своем составе почти не уменьшалась и была в полной мере боеспособной. Но горе было в том, что моральный дух в ней был убит, оставалось мало патрон, еще меньше артиллерийских снарядов и почти не оставалось перевязочных материалов.

Азиатская конная дивизия нанесла красным весьма чувствительные потери. Подсчитывая на память, во всех вместе взятых боях они потеряли убитыми не меньше 2000–2500 человек, а сколько ранеными — “Ты, Господи, ведаешь”. Особенно тяжелые потери красные понесли на реке Хайке и у Гусиноозерского дацана.

Заговор и бунт.

Моральное состояние чинов Азиатской конной дивизии.

С того времени, когда Азиатская конная дивизия от Загустая (северный берег Гусиного озера) повернула назад и пошла в пределы Монголии, генерал Унгерн впал в дикую жестокость в отношении офицеров, особенно поступивших в дивизию в Монголии, не считаясь ни с заслугами их в дивизии, ни с чинами, ни с возрастом.

После боя 4 августа у д. Ново — Дмитриевка в обозе появились в качестве погонщиков скота бессапожные офицеры (сапоги с них снимали). Они шли в случайных “опорках” или заворачивали ноги в куски сухих бычьих кож. В числе бесса- пожных офицеров — погонщиков оказался прекрасный кадровый офицер, бывший курсовой офицер Михайловского артиллерийского училища капитан Оганезов. Он свое артиллерийское дело знал в совершенстве. Попал в число погонщиков за следующий проступок: в бою, кажется, у Капчаранки вел правильный огонь по высоте, на которой засели красные, с закрытой позиции. К батарее подскакал Унгерн и стал распекать Оганезова за то, что он стреляет с закрытой позиции, обвиняя его в трусости. Капитан Оганезов с достоинством ответил: “Я, Ваше Превосходительство, одинаково хорошо стреляю как с закрытой, так и открытой позиции и, как::зволите видеть, снаряды ложатся среди цепей красных. Не находил нужным ста-.овиться на открытую позицию и подвергать артиллеристов быть убитыми, хотя 5ы шальными пулями”. Такой ответ привел Унгерна в бешенство и он, избив Ога- :езова ташуром, отправил его погонщиком скота.

До чего дошел страх у офицеров перед Унгерном иллюстрирует такой случай: на одной из ночевок сидела группа офицеров и говорила об ужасах, творимых Унгерном. К группе офицеров подбежал один из ординарцев Унгерна и передал приказ немедленно явиться к “дедушке” и добавил, что “дедушка” сильно сердитый. Тот, предчувствуя недоброе, вместо того, чтобы являться к Унгерну, сел на коня и скрылся во мраке ночи. Какова его судьба — неизвестно.

Не помню точно места, кажется, идя от Сактуя, на пути лежал трудно проходимый перевал, покрытый лесом. Дороги в полном смысле этого слова не было, а была тропа. Нужно было расчищать лес и на лямках поднимать пушки.

Генерал Резухин приказал развести на перевале и вдоль пути подъема костры и, сидя у костра на перевале, следил за подъемом орудий. Подъехав к Борису Петровичу, я спешился и подсел к нему, чтобы выкурить его приличную папиросу (у него еще был запас). Мы молча любовались красивой картиной военной жизни. Совершенно неожиданно перед нами появился на коне Унгерн и, не говоря ни слова, с искаженным от злобы лицом, с размаха ударил ташуром два раза Резухина и также неожиданно скрылся, как появился. Появление, избиение, исчезновение произошли в период времени 1–1,5 минут. Инцидент был диким, нелепым. Он нас обоих парализовал. Когда я пришел в себя, то незаметно отошел от Бориса Петровича, предоставив ему в одиночестве пережить великую драму позора.