Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка - Коллектив авторов
Леопольд Леонидович оказался в Карелии, будучи уже взрослым человеком. В 1952 г. после окончания педагогического института он по распределению приехал работать учителем в Хухтерву, а уже с 1964 г. был директором школы в Лахденпохья. Основное место в его воспоминаниях занимают рассказы об административно-хозяйственном развитии района, и его взгляд на историю края — это прежде всего взгляд человека, от которого зависит и отношение местного населения к этой истории, и современное состояние хозяйства в городе и его окрестностях.
Два других интервью взяты у непосредственных участников переселения 1940-х годов. Обе рассказчицы переехали в «новые районы» из Вологодской области. Лидия Алексеевна Бокунова родилась в Череповецком районе Вологодской области. Ее семья уехала оттуда «по затоплению» — в связи со строительством Рыбинского водохранилища. Валентина Александровна Комиссарова также родилась в Вологодской области, но подчеркивает, что всю жизнь живет в Карелии. Впервые она попала сюда еще до войны, потому что отца перевели на новое место работы. Затем, после долгих переездов и военной эвакуации, она приехала в 1945 г. в Лахденпохья и осталась здесь навсегда.
Оба интервью можно назвать типичными для всех записанных нами воспоминаний о переезде. Здесь затрагиваются все вопросы, которые, как нам представляется, оказываются актуальны в связи с разговором о послевоенной жизни в Карелии и на Карельском перешейке. Однако, именно представительность обсуждаемых тем придает этим интервью исключительный характер: всем трем собеседницам свойственна живая манера повествования, склонность к иллюстрации любых утверждений примерами из собственной жизни, способность «живописать», создавая яркую картину своего прошлого. Только в ответ на некоторые вопросы мы слышали: «Не помню» или «Не знаю». В большинстве же случаев наши вопросы вызывали в памяти женщин многочисленные ассоциации с теми или иными событиями, становясь поводом для развернутых рассказов.
Интервью 1
№ 532 [Юрий Петрович Свинарев, 1935 г. р., ур. г. Пенза. Запись 22.08.2001, пос. Мельниково. ЕУ-Приозер-01 ПФ-17, 18]
ФИ Ну вот, Юрий Петрович, фамилия Свинарев. Вы какого года рождения?
С Я — тысяча девятьсот тридцать пятого. Пенза, город Пенза, где мои родители родили меня. Потом, так как отца... в тридцать седьмом году преследование КГБ было большое, ну... для того, чтобы избавиться, после Зимней войны, семья переехала в Выборг, Карисальми[148]. Это под ropo... четырнадцать километров от Выборга. Ну, я очень мало помню. Там этот... ситуацию там. Я помню, что мы жили в прекрасном доме, и помню, что там была б[аня]... сауна и, вот, мосток в речк[у]... в озеро. И станция была на той стороне озера. Помню — еще мама нашла там очки, вот, в такой... в золоченой оправе. Я их до сих пор храню и хочу бы... хотел бы подарить, вот, тому, кто... прадеду... тому, кто в этом доме жил. Потому что, наверное, в этом... от этого дома.
И А Вы сказали: «Карисалми». Это Вы потом узнали или это так называлось тогда?
С Я помнил его всегда как Карисальми. Ведь после Финской войны не пере... переименований не было. Эта территория была присоединена к Карело-Финской республике. Карельский переш... вернее, финская территория была отнесена к Карело-Финской республике. Поэтому никакого переименования не было. Я всегда знал, что Карисальми. А уже потом, вот, когда мы переехали после этой войны и, там, через несколько лет — это... станция Гвардейская сейчас называется почему-то. Ну, там, видимо, бои были в сорок четвертом году большие. Гвардейское. Но кроме хорошего... Я помню, что там, вот, бегал по... по берегу реки и восхищение было красивыми домиками такими разноцветными — белые, зеленые, красненькие. И много лодок было. Больше я ничего не помню. И помню, как начи... началась война, как мама плакала и папа немножко плакал. И потом... он работал на железной дороге. И уже после войны, после блокады его в армию не брали, так как на железной дороге, как... называлось... в армию не брали таких людей, нужных. Ну, он рассказывал, как они выходили из Выборга. С такой он... с расстройством, с... большой неудовлетворенностью говорил, что взорвали вокзал, театр в Выборге взорвали в сорок первом году и взорвали самую красивую кирху. В центре Выборга, около почты была. Я еще после войны помню остатки стен — огромные, из красного кирпича — была кирха. Вот. В общем-то он был не сторонник особый сталинизма и всего прочего. Моя семья была настроена против политики, вот, которая велась. Потому что... видимо, потому... поляки вообще-то были против царизма. Они были... делали революцию. Мой папа воевал в Гражданскую войну. Дядя расстрелян был. Он строил, как, второй Кронштадт. Это — Курголовский полуост[ров]. Там еще до сих пор доты и все прочее. Он был комендантом — его расстреляли. И Сталин преследовал всех ино... ну, иностранцев. Вот, и папа в то... Ну, папа был, конечно, против них очень мелкая сошка, но все равно его начали трепать. И вот, поэтому все время как-то были настроены мы у нас в семье. Поэтому, может быть, мне по наследству хоть... одно дело — Россия, а другое дело — вот, этот, вот, сталинизм. Я его до сих пор не переношу. Вот, так вот. <...>
ФИ А вот, когда вы жили там, вы говорили... Когда еще мир было... был, то не трудно ли было, вот... произносить все финских имен, там, в местности и...
С Названия? Вы знаете что... Несколько раз, вот, я тоже, вот — Аппель... пель... несколько раз повторишь, и потом ничего. Я многие фамилии финские не мог — Роухиайнен — я никак не мог. Я мучил[ся]. А потом... вот, сейчас легко произношу. Также и Карисальми стало... как бы родная... я помню... это слово родным стало. И мама, и папа, так, вот, его хорошо произносили. И это действительно какой-то... светлое... кусочек нашей, вот, семейной жизни. Там, вот, был... брата, меня и моих родителей, вот, в Карисальми. Ну, а потом — эвакуация, Ярославская область. Нас отправили в колхоз. Папа остался на железной дороге, в блокаду попал. А мы работали. Мама работала в Ярославской области под... Брат старший тоже уже, мальчишкой, но все равно работал там на... в колхозе. Ну, уже совсем впечатление... как-то другое впечатление. Хоть я, как, там — четыре года — все-таки маленький был, как-то... что-то осталось в сердце. Но хорошего ничего не помню про, вот, это... Какие-то унылые деревни... нет, не то уже все это, не то. А потом папа жив
