Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка - Коллектив авторов
№ 527 [СВХ]
ФИ А мама здесь никогда не жалела о том, что теперь уже нету возможности ходить в церковь? И...
С Нет, особенно...
И ... Ходить на кладбище к умершим?
С А туда, к родственникам. Там что остались? Ну, она там... туда <н родные места> ездила два раза. Была там. Конечно, сожалела очень. Говорит, уже все не то, всё... все старые умерли. Дома уже... никто не покупает. Говорит, кое-какие купили, остальные стоят заколоченные. Ну, глухомань. Только дачники там жили, и всё. Поэтому жалей — не жалей, а там уже даже некому было съездить к родственникам — никого не было.
ФИ А мама с самого начала была довольна жизнью здесь?
С Ну, в общем-то, да. «Лучше, — говорила, — лучше». Здесь с продуктами было лучше.
№ 528 [АВГ]
И А вот, чуваши у вас были в колхозе? Чуваши, татары?
С А они и сейчас есть. И татары есть.
И Да?
С Угу.
И И в вашем колхозе они были?
С Были. Украинцы были, белорусы были. В нашем колхозе, вот, там. За три километра от Куркиёк. Хорошие люди, ничего не скажешь. Хорошие эти люди были. Ну, домой... вот, у нас кто уехали... Николай, вот, этот, украинец, уехал. <Потому> что жена болела у него, он уехал домой. К-няк уехал, украинец, К-няк. Тоже уехал на родину, <потому> что жена говорит: «Давай поедем. Умирать, дак, лучше на... умереть лучше на родине». Ну, у нас четыре семейства уехало. А остальные — здесь. П-на умер... вот, коммунист, П-на, он тоже украинец. Вот, он умер.
И А вологодских-то не было, которые бы поехали умирать на родину?
С А чего на родину пое[хали]? Вологодски[м] куда на родину-то ехать?
И Ну, может, там какие-то деревни еще есть другие?
С А у нас-то затопило, да, там у нас ничего нету.
№ 529 [ИИХ]
И На родину не хотелось вернуться?
С А мы раза три-четыре ездили. А зачем мы туда повер... вернёмся? Мы устроились уже здесь. Уже... дома строили. Баню строили сами, пятистенный... баня. Дома строили сами. <...> Сами строили.
№ 530 [СОВ]
И А так бы сейчас уехали туда, в Белоруссию?
С Нет, уже сейчас... как я сейчас поеду? У нас там и дом был, потом продали мы. Сейчас уже у меня тут, видишь, считай, что моя жизнь. Я приехала сюда, когда мне было восемнадцать. А теперь куда мне ехать. А теперь моя родина тут. Дети тут, внуки тут, муж тут похоронен, сын тут похоронен: уже мои корни здесь. Уже чего ехать туда, уже там никого нет у мене. Уже моя родина здесь.
№ 531 [С1 — ААП, С2 — ФСФ]
И А вы знали, что сюда приехали навсегда?
С1 А нам некуда больше ехать. Куда я поеду? В Новгородскую туда поеду я? Ну, там есть наши дедушки, бабушки, похоронены на кладбище. А так — моя ровень[147] — она тоже уже умерши. Куда я поеду? Там новая наросла, вот, как вы. Кому я нужна там? Да у меня уже силы нету.
С2 Да. Кто нам дом-то будет строить? Мужиков-то нет.
С1 Уже всё потеряла. Я уже теперь окончательно оглохла. Голова болит у меня, хожу — шатаюсь. Здоровье плохое.
И А у вас здесь кто-нибудь из родственников на кладбище похоронен?
С1 Здесь нету.
И А вы не ходите на кладбище здесь? Не ходили никогда?
С1 Ну, почему. Вот здеся, вот? Почему! Я любила ходить, как кто умрет, так, бывало, на автобус сяду и поеду. Я любила. А сейчас я давно не была. Года два, наверно, не была там.
И А к кому на могилки ходили?
С1 К кому на могилки? А там мои, вот, эти... Ну, моя ровень. <...>
И Вы ходили на местное кладбище, в Мельниково? Или к себе ездили в Новгородскую?
С1 В Мельникове ходила.
И В Мельникове ходили?
С1 В Мельниково.
И А по каким дням?
С1 А это, я вам говорю, дедушки, бабушки — в Новгородской. Я же в Новгородской-то тридцать лет прожила там. Я же там и девочкой была, и замуж я вышла. Там я, в тридцатых годах, я их нарожала всех. Вот. Ну, там дедушки, бабушки у нас похоронены. И мамина, и отцовы родители. Там все. Вот, иной раз сижу и думаю: «Я так бы туда и съездила, туда, на кладбище, в Новгородскую». Я же помню, какие... которое место. Я же всё помню. А мне не попасть туда.
Четыре интервью с жителями Приладожской Карелии и Карельского перешейка
Предлагаемые ниже четыре интервью были отобраны для полной публикации по разным причинам. Два из них — это беседы с краеведами пос. Мельниково и г. Лахденпохья Юрием Петровичем Свинаревым и Леопольдом Леонидовичем Нейкеным. Их рассказы об истории и жизни переселенцев в «новых районах» значительно отличаются от рассказов других наших информантов и по содержанию, и по стилю.
Юрий Петрович долгое время возглавлял администрацию пос. Мельникове и хорошо известен в округе. При его участии здесь налаживались отношения с финнами, восстанавливались кирха и памятники, началось строительство православной церкви. Он многократно участвовал в краеведческих конференциях и сейчас, уже на пенсии, продолжает собирать архивные материалы об истории послевоенного освоения края. Леопольд Леонидович также активно занимался краеведением, был преподавателем русского языка и литературы и возглавлял среднюю школу № 1 г. Лахденпохья. Юрий Петрович в Мельникове и Леопольд Леонидович в Лахденпохья являются как раз теми людьми, которых наши информанты считают знатоками местной истории, чье мнение по вопросам освоения края имеет здесь безусловный авторитет.
Несмотря на сходство социального положения двух рассказчиков, интервью с ними оказались совершенно разными. Воспоминания Юрия Петровича, переехавшего вместе с семьей из Пензы в пос. Карисальми еще в 1939 г. и затем вернувшегося туда после эвакуации, оказываются очень близки рассказам других переселенцев. Первый приезде Карелию ассоциируется для него с чистыми лесами и красивыми финскими постройками. Ему знакомы слухи о финнах, которые переходят границу и «вырезают семьи». Слышанные когда-то истории он пытается соотнести с теми материалами, которые находит в архивах и публикациях. Детские воспоминания перемежаются в ходе интервью с пересказами документальных свидетельств. В этом, пожалуй, заключается главное отличие его
