Роберт Масси - Николай и Александра

К октябрю 1916 года, когда Штюрмер и Протопопов прочно обосновались на своих постах, императрице удалось выполнить задачу, которую она поставила себе год назад. Министры, подписавшие коллективное письмо, были изгнаны, ключевые должности в правительстве занимали два человека, заискивавшие перед Распутиным. «Штюрмер и Протопопов до конца верят в чудесную, дарованную Богом мудрость нашего Друга», – радостно писала она супругу.

На деле же начался развал всей системы управления, а вместе с ней и всей России. Возник новый правительственный скандал: чиновник канцелярии Штюрмера, И. Ф. Манасевич-Мануйлов[77], был арестован за шантаж банкира. Произошли два эпизода, бросившие тень на армию, заставив усомниться в ее верности правительству. В Марселе взбунтовались солдаты русской бригады, направлявшейся из Архангельска в Грецию для участия в боевых действиях, и убили своего командира. Французские войска подавили мятеж, двадцать русских солдат были расстреляны. Еще более тревожный случай произошел в Петрограде. Два пехотных полка, вызванные для разгона толпы бастующих рабочих, открыли огонь по полиции. Мятеж был подавлен лишь после того, как четыре полка казаков, вооруженных пиками, загнали бунтовщиков в казармы. На этот раз были расстреляны полторы сотни мятежников.

Но еще большую опасность представлял разлад в экономике. Николай II, более чутко реагировавший на такого рода вопросы, чем императрица, уже несколько месяцев назад начал замечать грозные симптомы. «Штюрмер – прекрасный, честный человек, только, мне кажется, никак не может решиться делать то, что необходимо. Самым важным и неотложным является сейчас вопрос о топливе и металлах – железе и меди для снарядов, потому что, при недостатке металлов, фабрики не могут вырабатывать достаточного количества патронов и бомб. То же самое и с железными дорогами. Прямо проклятие эти дела, от постоянной заботы о них я уже не соображаю, где правда. Но необходимо действовать очень энергично», – указывал он в письме от 11 июня 1916 года. В августе царь посетовал, что нагрузка становится для него невыносимой. «Когда я перебираю в голове имена тех или других лиц и обдумываю, как пойдут дела, мне кажется, что голова у меня лопнет! Важнейшим для нас вопросом является сейчас продовольствие». В сентябре, когда Александра Федоровна принялась оказывать давления на супруга с тем, чтобы тот назначил министром Протопопова, государь возмутился: «И с кого начать? От всех этих перемен голова идет кругом. По-моему, они происходят слишком часто. Во всяком случае, это не очень хорошо для внутреннего состояния страны, потому что каждый новый человек вносит также перемены и в администрацию». 20 сентября император признался: «Наряду с военными делами меня больше всего волнует вечный вопрос о продовольствии… Цены все растут, и народ начинает голодать. Ясно, к чему может привести страну такое положение дел. Старый Шт[юрмер] не может преодолеть всех этих трудностей. Я не вижу иного выхода, как передать дело военному ведомству, но это также имеет свои неудобства! Самый проклятый вопрос, с которым я когда-либо сталкивался!»

В начале ноября 1916 года Николай II вместе с цесаревичем поехал в Киев, чтобы посетить госпитали и навестить императрицу-мать, которая там жила. «Я была потрясена, увидев Ники таким бледным, исхудавшим и измученным, – вспоминала великая княгиня Ольга Александровна, находившаяся в Киеве вместе с родительницей. – Маму встревожила его необычная молчаливость». Пьеру Жильяру бросилось в глаза это же обстоятельство: «Никогда он мне не казался таким смущенным. Несмотря на свое самообладание, он был нервен, раздражителен, и два или три раза ему случалось резко оборвать Алексея Николаевича».

Поскольку государь нес двойное бремя, как монарх и как верховный главнокомандующий, здоровье и настроение его стали ухудшаться. Старые друзья, такие как князь Владимир Орлов, неприязненно относившиеся к Распутину, были в опале. Даже старый граф Фредерикс продолжал занимать свой пост министра двора только потому, что говорил с императором лишь о погоде да прочих пустяках. В Киеве царь рассчитывал отдохнуть от военных проблем и государственных забот, однако во время первой же встречи с сыном императрица Мария Федоровна потребовала отставки Штюрмера и удаления от престола Распутина.

Уставший от бремени забот Николай II во время пребывания в Киеве совершил великодушный, поистине царский поступок. В одной из палат госпиталя, где работала сестра государя, «находился молодой раненый дезертир, приговоренный военным судом к смертной казни, – вспоминала великая княгиня. – Его охраняли два часовых. Мы все жалели его – он был такой славный мальчик. Врач сообщил о нем Ники, который тотчас направился в угол палаты, где лежал бедняга. Положив руку на плечо юноши, Ники очень спокойно спросил, почему тот дезертировал. Запинаясь, мальчик рассказал, что, когда у него кончились боеприпасы, он перепугался и побежал. Затаив дыхание, мы ждали, что будет. Ники сказал юноше, что он свободен. Слезши с постели, бедный юноша упал на колени и, обняв Ники за ноги, зарыдал, как малое дитя. Помнится, мы все тоже плакали… Сцена эта врезалась мне в память. Больше я Ники не видела».

Во время пребывания императора в Киеве состоялось заседание Думы. Надвигалась гроза. Партийная принадлежность депутатов не имела никакого значения: против правительства выступали все начиная от крайних правых и кончая революционерами. Милюков, лидер либералов, открыто нападал на Штюрмера и Распутина и подвергал завуалированной критике императрицу. Штюрмера он без обиняков называл германским агентом. Произнося свою знаменитую речь, Милюков перечислял факты беспомощности или продажности правительства, после каждого выпада спрашивая у депутатов: «Что это – глупость или измена?»[78] Следом за Милюковым выступил В. Маклаков, лидер правого крыла кадетов, заявивший: «Старый режим чужд интересам России». Цитируя Пушкина, он громко воскликнул: «Беда стране, где раб и льстец одни приближены к престолу».

К тому моменту, когда государь вернулся из Киева в Ставку, страсти депутатов накалились настолько, что подобными обстоятельствами нельзя было более пренебрегать. Помня слова императрицы-матери, Николай II решил сместить Штюрмера. Супруга его не была настроена столь категорично и посоветовала царю предоставить престарелому премьеру отпуск. «Я имела длительную беседу с Протопоповым и с нашим Другом, и оба находят, что для умиротворения Думы Шт[юрмеру] следовало бы заболеть и отправиться в трехнедельный отпуск. И действительно, он очень нездоров и очень подавлен этими подлыми нападками. И так как он играет роль красного флага в этом доме умалишенных, то лучше было бы ему на время исчезнуть».