Розмари Салливан - Дочь Сталина
Ричардсон считала это бедой Светланы. Все помнили тот факт, что она была дочерью Сталина — никто не мог ничего с собой поделать, — поэтому ей невозможно было посмотреть на себя без этого фильтра: «Я не уверена, что она видела себя такой, какая она есть». Но Ричардсон чувствовала, что единственная вещь, которая удерживала Светлану в этом мире, — это ее любовь к Ольге: «Их любовь друг к другу никогда не сходила на нет и не исчезала».
В декабре того года Светлана решила официально перейти в католичество. Она присоединилась к церкви Святой Марии и всех английских великомучеников и даже провела несколько дней в монастыре Святой Марии в Саффолке. Теперь Светлана решила перевести Ольгу в католическую школу Челмсфорд в Эссексе, где была более строгая дисциплина. Но девочка была совершенно с этим не согласна. Она любила школу «Френдз». Проходя вступительные тесты в новую школу, она специально давала неправильные ответы и сумела провалить экзамены. Ольга была очень довольна собой, но мать была в ярости. Она знала, что дочь сделала это специально. Когда они вернулись домой, Светлана накинулась на Ольгу. Но у девочки была более сильная воля, чем у матери. Она оставалась в школе «Френдз» до восемнадцати лет. Когда Светлана жаловалась Терри Уэйту, что эта школа не позволит ей поступить в Оксфорд или Кембридж, он настаивал: «Вы не понимаете. Ей подходит эта школа. Скоро она станет подростком. Квакеры могут ей дать то, в чем она нуждается. Она получит здесь хорошее образование, но куда более важно, что она чувствует себя здесь в безопасности».
И Уэйт был прав. В школе «Френдз», как об этом вспоминала Ольга, никто никого не третировал. Если какую-то девочку заставали с сигаретой, бутылкой или целующейся с мальчиком, она получала взыскание. «Но любые формы расизма, сексизма, религиозной нетерпимости — немедленное исключение. Даже давать прозвища было неприемлемым». Школа защищала ее, и это было бесценным. Первая проверка состоялась в начале апреля ее первого года в школе.
«Дейли мейл» обнаружила, что одиннадцатилетняя внучка Сталина (двенадцать ей исполнялось в мае) живет в Саффрон Уолден, а ее мать обитает в Кембридже на Чосер-роад. Репортеры набросились на школу «Френдз» как раз перед началом пасхальных каникул, в первую неделю апреля. Ольга вспоминала этот инцидент с несколько раздраженным изумлением:
Все дети уезжали на каникулы, некоторые оставались в школе еще на одну ночь. Я должна была остаться. И вдруг один из учителей сказал, что отвезет меня домой. В Кембридж, до которого было полтора часа езды. Мне это показалось очень странным. Но у нас не было машины, и мне не хотелось заставлять маму полтора часа трястись в автобусе, чтобы забрать меня. Когда мы проезжали ворота, я должна была спрятаться. Учитель сказал мне лечь на заднее сиденье и укрыться одеялом.
А за воротами повсюду были папарацци. И я не могла понять, что происходит. Я решила, что так было со всеми детьми — они должны были тайком вывозить детей из школы по каким-то причинам. Я не знала, почему. Я приехала домой, и вокруг тоже были репортеры — и на тротуаре, и перед домом.
Светлана была очень зла. Она хотела сама рассказать Ольге о ее деде и сделать это только тогда, когда поймет, что ее дочь готова к такому разговору. Она посадила Ольгу рядом с собой, показала ей фотографию Черчилля, Трумэна и Сталина на Потсдамской конференции в Германии в июле 1945 года и сказала: «Это твой дедушка». «Мама сказала мне об этом всем, показала фотографии и попыталась объяснить. Я имею в виду, в тот момент я с трудом могла узнать американского президента на этой фотографии». Светлана утешала девочку: «Не бери все это в голову. Ты американская, как яблочный пирог. Твой отец — американец».
Светлана знала, что нужно сказать больше, но не могла заставить себя это сделать. Как можно рассказать своей дочери, что ее дедом был Иосиф Сталин? Она попросила Джейн Ренфрю рассказать Ольге о Сталине, но Ренфрю отказалась, предложив, чтобы вместо нее Светлана попросила директора школы «Френдз».
Когда Ольга вернулась в школу после каникул, ее снова пришлось привозить учителю. Пресса продолжала рыскать вокруг. Фотографии девочки были во всех газетах. Репортеры подшучивали над прозвищем, которое она получила в школе — «Веселая клюшка», в котором намекалось на ее длинные ноги и американское происхождение. Никто из сверстников Ольги толком не представлял себе, кем был Сталин, но девочка вспоминала, как одна из ее соседок по общежитию воскликнула: «Боже мой, все это время я спала в одной комнате с русской! Меня же могли убить во сне!»
Последовавшие далее газетные статьи рассказали обо всем, что Светлана так тщательно скрывала: название школы, где учится ее дочь, годовая оплата за нее (3 000 долларов), описание квартиры и имя домовладельца. Когда репортеры пытались связаться с ней, Светлана быстро отвечала: «Я никому не даю интервью… Мне абсолютно нечего добавить к тому, что мы действительно живем в Англии из-за того, что моя дочь получает здесь образование». К концу мая даже «Нью-Йорк Таймс» подхватила новость о том, что «дочь Сталина живет в британском университетском городе». Источником информации, вероятно, стал Малькольм Маггеридж. По крайней мере, в статье цитировались его слова о том, что Светлана — женщина, убитая страхом перед своим отцом, и его смерть стала для нее большим облегчением. Это было больно и отвратительно. Правда была намного сложнее этого высказывания. Придя к выводу, что Малькольм Маггеридж разболтал все, Светлана пришла в ярость. Он нарушил право ее дочери на конфиденциальность информации. Он подставил ее. Не контролируя свои чувства, она написала ему: «Я проклинаю тот день, когда обратилась к вам… Вы один из тех завладевающих чужим умом демонов, которых следует избегать любой ценой».
Пока пресса преследовала ее, Светлана изливала свои горести Исайе Берлину и его жене. После ее приезда они только два раза обедали вместе в кафе. Но что такое дружба? Берлин дал ей повод ожидать большего. Он разыскал ее в Америке. Он дал ей совет, который привел ее в Англию. Она следовала его рекомендациям, а он все еще не представил ее ни одному из своих друзей.
Летом того года она возобновила работу над рукописью и вскоре послала двести страниц черновика Хьюго Бруннеру в «Chatto & Windus». Бруннеру они не понравились, поскольку он ожидал от Светланы семейных кремлевских мемуаров. Он написал ей в ответ, что на него произвело впечатление, как быстро она может работать, но он считает, что эту рукопись лучше опубликовать в американском издательстве. Он пожелал ей и удачи и добавил, что будет рад услышать, как продвигаются дела. Бодрая повседневность его отказа очень задела Светлану.
