Лия Лозинская - Во главе двух академий

Однако веселое расположение духа не мешает Екатерине Романовне делать и серьезные наблюдения. Она отмечает, что местные лошади на редкость красивой породы, земли хорошо возделаны.

В живописном бельгийском курортном городке Спа, куда съезжалась на целебные воды «вся Европа», Дашкова знакомится с двумя ирландскими семьями — Морганов и Гамильтонов. Завязывается дружба, которой суждено было длиться долгие годы.

Что именно так тесно сблизило опальную сподвижницу русской императрицы с дочерью провинциального ирландского пастора Гамильтон, неизвестно. Должно быть — то самое «избирательное сродство», прославлением которого дышит эпоха предромантизма.

Дружба Дашковой горяча, неизменна и деятельна.

Они решают провести вместе зиму в Эксе, в Провансе, где должен был лечиться отец Гамильтон. Дашкова осуществляет их общий замысел. Они договариваются о новой встрече через семь лет, и — это особенно восхищало Герцена — Дашкова снова реализует задуманный план. Между ними не прекращается живой обмен мнениями — ни годы, ни расстояние не могут помешать…

«Может быть, у меня романтическое представление о дружбе, — писала Дашкова брату Александру, — но я ему следую, и мои принципы в этом вопросе так же неизменны, как и мой характер. Я осмеливаюсь открыто быть другом моих друзей, в каких бы обстоятельствах они ни находились и как бы к ним ни относились другие. И обратное: никакие соображения не могут заставить меня сохранить добрые отношения с тем (или — с той), кто порвал с моим другом. Вот как я веду себя и буду вести. Называйте это как хотите, но поймите, что я страдаю, если со мною поступают иначе… Вот, дорогой брат, с каким сентиментальным животным вы имеете дело: осмеливайтесь быть мне другом открыто, отдавать дань справедливости душе — смею сказать — чистой и благородной, и я, в свою очередь, буду для вас всем…»[42]

Когда через много лет после знакомства Дашковой с Гамильтон из Ирландии в далекую Россию приедут посланницы этой дружбы Мэри и Кэт Уильмот, при встрече со старухой Дашковой их поразит старый шелковый платок, обмотанный вокруг ее шеи, — подарок ирландской подруги. Екатерина Романовна с ним никогда не расставалась.

Насмешница Кэт отметит в своих воспоминаниях несколько комическую сторону такого проявления дружеской верности, сентиментальная Мэри — трогательную.

Но вот чрезвычайно характерная для Дашковой деталь: рассказывая в «Записках» о начале дружбы с Гамильтон и Морган, Екатерина Романовна, при всей своей восторженности, не преминула упомянуть и о ее практических результатах: обе приятельницы каждое утро читали с ней по-английски, «они были моими единственными учительницами английского языка, которым я впоследствии владела довольно свободно».

На 10 дней Дашкова едет в Лондон. «Я не поехала ко двору и все свое время употребила на осмотр достопримечательностей этого интересного города». Она посещает Бат, Бристоль, Оксфорд и их окрестности.

В Оксфорде ее навещают русские студенты, учившиеся в тамошнем университете. В торжественной мантии приезжает университетский вице-канцлер. Он подносит знаменитой путешественнице от имени университета альбом репродукций статуй и барельефов, составляющих местную коллекцию. «Такую честь редким приезжим делают», — отмечает польщенная Дашкова.

Она осматривает Оксфордскую библиотеку и обращает особое внимание на русские манускрипты, в частности на русско-греческий словарь с изложением грамматических правил. Должно быть, мысль о необходимости составления русской грамматики и словаря появляется у Дашковой еще задолго до того, как она в качестве президента Российской академии приступила к претворению ее в жизнь.

Наконец Париж… Екатерина Романовна проводит здесь 17 дней. Осматривает мануфактуры, ходит по мастерским художников, церквам и музеям, по театрам, где занимает место в райке. «Скромное черное платье, такая же шаль и самая простая прическа скрывали меня от любопытных глаз».

Хотя немало парижских знаменитостей добиваются у нее приема, она не общается ни с кем, за исключением великого Дидро.

Это он отсоветовал Екатерине Романовне принять двух знаменитых дам, жаждавших ее общества, — Мари-Терезу Жоффрен и Сюзанну Неккер (жену крупнейшего финансиста и мать будущей писательницы Жермены де Сталь, чья война с Наполеоном прославит ее не менее, чем «Коринна» и «Дельфина»). А жаль, что отсоветовал! Читатели «Записок», несомненно, нашли бы любопытные характеристики этих двух хозяек известнейших литературно-политических салонов предреволюционного Парижа. Но Дидро сказал о Жоффрен, что она «одна из первых кумушек Парижа», что видеть Дашкову хотят только для того, чтобы потом сплетничать о ней, и, сославшись на нездоровье, она отказала. Отказ этот требовал известного мужества: мадам Жоффрен находилась в переписке с Екатериной II.

Но чем Дидро действительно оказал русской гостье немаловажную услугу — это советом не принимать Рюльера, бывшего атташе французского посольства в Петербурге. Встреча Дашковой с Рюльером могла еще более ухудшить отношение к ней императрицы.[43]

По словам Дашковой, она ежедневно виделась с Дидро.

«Наши беседы начинались во время обеда и длились иногда до двух-трех часов ночи… Добродетель и правда были двигателями всех его поступков, общественное благо было его страстной и постоянной целью».[44] Сам философ, правда, говорит несколько иначе: «… Я провел с ней в это время четыре вечера, от пяти часов до полночи, имел честь обедать и ужинать…» Но в конце концов, дело не в количестве проведенных вместе часов.

Какою увидел Дашкову Дидро? Он написал ее портрет под непосредственным впечатлением их знакомства…

«Княгиня Дашкова — русская душой и телом… Она отнюдь не красавица. Невысокая, с открытым и высоким лбом, пухлыми щеками, глубоко сидящими глазами, не большими и не маленькими, с черными бровями и волосами, несколько приплюснутым носом, крупным ртом, крутой и прямой шеей, высокой грудью, полная — она далека от образа обольстительницы. Стан у нее неправильный, несколько сутулый. В ее движениях много живости, но нет грации… Печальная жизнь отразилась на ее внешности и расстроила здоровье. В декабре 1770 года ей было только двадцать семь лет, но она казалась сорокалетней…»[45]

Этот портрет, не слишком лестный для молодой женщины, можно найти во многих старых журналах. Но не ради него писал философ статью о Дашковой: «отнюдь не красавица», она несомненно впечатлила его как личность.

«…Это серьезный характер. По-французски она изъясняется совершенно свободно. Она не говорит всего, что думает, но то, о чем говорит, излагает просто, сильно и убедительно. Сердце ее глубоко потрясено несчастиями, но в ее образе мысли проявляются твердость, возвышенность, смелость и гордость. Она уважает справедливость и дорожит своим достоинством… Княгиня любит искусства и науки, она разбирается в людях и знает нужды своего отечества. Она горячо ненавидит деспотизм и любые проявления тирании. Она имела возможность близко узнать тех, кто стоит у власти, и откровенно говорит о добрых качествах и недостатках современного правления. Метко и справедливо раскрывает она достоинства и пороки новых учреждений…»