Игорь Нарский - Давид Юм

Кроме того, какая именно причина и какое именно следствие должны быть похожи друг на друга? Ведь это требование относят к непосредственному следствию данной причины и к непосредственной причине данного следствия, а утверждать, что перед нами именно непосредственные звенья причинно-следственной связи, мы можем далеко не всегда. Имеется еще одна несообразность: Юм вообще «не имел права» требовать сходства между следствием и причиной, потому что как агностик считал объективные причины и следствия непознаваемыми (и о каком же «сходстве» двух непознаваемых процессов или объектов может идти речь?), а впечатление от этих причин и следствий могут и походить и не походить друг на друга, но это нисколько не продвинет нас вперед в решении вопроса о том, есть или нет перед нами каузальная связь.

Как обстоит дело в действительности? Некоторое, диалектически относительное сходство между причиной и ее следствием обнаруживается в большом числе случаев, так что мимо этого обстоятельства при рассмотрении проблемы каузальности проходить нельзя. Сходство и различие между причиной и следствием взаимообусловлены и могут быть сравнительно четко охарактеризованы, в особенности при условии, если понимать каузальное отношение как связь между старым и новым состояниями предмета (а как раз для Юмова понимания этого отношения как последовательности двух различных событий признак сходства случаен).

Итак, Юм считает, что наличие причинноследственных связей не поддается доказательствам. Указывая на то, что причинно-следственной связи между впечатлениями вообще быть не может, а в своем опыте, который они считают «внешним», люди фиксируют только следование В после А, их смежность во времени и пространстве, и не более того, он считает, что признать можно только факты подобного следования и ничего другого. Когда люди утверждают, что каузальные связи существуют совершенно бесспорно, они ошибаются: они выдают отношение следования за причинно-следственную связь, то есть квазикаузальность принимают за каузальность подлинную, так что примысливают фикцию.

Таким образом, все люди, по мнению Юма, на каждом шагу впадают в иллюзию post hos ergo propter hoc («после этого, значит, по причине этого»). Но спрашивается, как и почему эта иллюзия так широко распространена? Ведь «все явления, по-видимому, совершенно отделены и изолированы друг от друга; одно явление следует за другим, но мы никогда не можем заметить между ними связи…» (19, т. 2, стр. 76). Почему же люди вновь и вновь с поразительным упорством впадают в названное заблуждение?

2. Откуда появляется убеждение в существовании причинности?

Рассмотрев с большой скрупулезностью в психологических деталях процесс появления и закрепления убежденности людей в том, что причинно-следственные связи существуют, Юм приходит к выводу, что все дело в том, что в структуру закона причинности в том виде, в каком он запечатлевается в сознании людей, вместо признака «необходимого порождения» входит фактически совсем иной признак, а именно «регулярной повторяемости» появления В после А. Следовательно, люди ошибочно принимают регулярность появления за необходимость причинения. В этом отношении они ведут себя как животные, которые в подобные ошибки впадают постоянно. Скажем, курица «полагает», что, поскольку всякий раз после появления на птичьем дворе хозяйки появляется и корм, значит, она есть устойчиво действующая причина корма, и каково же ее, курицы, «разочарование», когда оказывается, что однажды вместо заданного ей корма она встречает острый нож, отправляющий птицу в горшок для варки пищи.

В целом процесс возникновения убеждения людей в существовании причинно-следственных связей обрисован Юмом следующим образом. Люди запечатлевают в своем сознании все три признака действующей каузальной связи — следование, смежность и регулярность следования. Последний из этих признаков воздействует на второй из них, то есть на обстоятельство смежности, в том смысле, что придает этому обстоятельству значение активно действующего ассоциативного фактора. В результате возникает ассоциация В с А. Она закрепляется в сознании людей благодаря регулярности повторения тем больше, чем большее число раз эта регулярность имеет место.

Это закрепление обладает особой психологической структурой. Сначала образуется привычка к появлению В после А в некоторой новой серии случаев. Затем возникает ожидание того, что и в иной, до этого времени еще не происходившей группе случаев после появления в каждом из членов этой группы А появится и В. Наконец, возникает и укореняется вера, что так будет происходить и во всех дальнейших случаях, даже и в отдаленном будущем. «…Влияние веры состоит как в оживлении и укреплении какой-либо идеи в нашем воображении, так и в предупреждении всяких колебаний, всякой неуверенности по ее поводу» (19, т. 1, стр. 597). Сами ассоциации, в том числе каузальные, о которых шла речь в предшествующей главе, строятся на основе привычки; теперь обнаруживается, что ассоциации в свою очередь ведут к образованию и закреплению привычек, а именно привычек «каузальной психологии».

Следует заметить, что подобные психические процессы еще до Юма заметили философы-материалисты, в особенности Т. Гоббс. В своем сочинении «Человеческая природа» он писал об ассоциациях повторяемости и ожидании новых повторений как об источнике возникновения у людей представления о существовании причин (см. 35, т. 1, стр. 456). Но он и не помышлял о том, чтобы сделать отсюда вывод о полной субъективности этого понятия. Такой ложный вывод сделал Беркли (в применении ко всему чувственно наблюдаемому), а затем с не меньшей резкостью Юм (применительно к впечатлениям). Уже Гоббс оперировал понятиями «вера (belief)» и «религиозная вера (faith)», но он не считал необходимым разграничивать их в плане теории познания: ведь всякая вера, а не только вера религиозная далеко еще не есть знание. Юм стремится эти два понятия разграничить, и для него «вера (belief)» — это особое чувство, опираться на которое вынуждена всякая наука о природе. Это — «животное чувство» или «непонятный инстинкт», упорный и вездесущий, необъяснимый и иррациональный. Можно, правда, объяснить зависимость усиления «веры» от развития питающих ее ассоциативных связей, но глубинные истоки ассоциативных сцеплений, а значит, и истоки самой «веры» все равно остаются, согласно Юму, за пределами научного исследования.

Воздействие же «веры» на мышление и поступки людей могущественно: она превращает формулу «после этого, значит, по причине этого» в навязчивую схему мышления и поведения, которая толкает людей на частые ошибки и неверные поступки, хотя столь же часто оказывается удачной и приводит к успеху. Вместо знаний эта схема несет людям лишь надежды, предположения, а то и разочарования, но нередко эти надежды и предположения все же почему-то оправдываются.