Иван Жигалов - Свет маяка

— Дядю Прохора тетка Авдотья не пустила, заставила щепать лучинку на растопку, — доложил Володя.

Прасковья Наумовна налила Чащину чаю. Присев к столу, Вениамин Платонович слушал рассказ кума о встрече с Шухановым.

Вот уже несколько дней Никита Павлович с Чащиным сочиняли письмо жителям Ленинграда. Решено передать это письмо Карпову, пусть подпишутся и другие.

Иванов прочитал, спросил:

— Ну, как?

— Ох-о-о, — вздохнула Прасковья Наумовна. Не могла она забыть тот кусочек хлеба, что показывал ленинградец. — Словами да сочувствием сыт не будешь. Хлебушка бы послать да еще кой-чего.

— Верно, кума, — поддержал Чащин.

— Рады бы. Да ведь разве пошлешь, — отозвался Никита Павлович.

— А почему бы и нет? — опять проговорил Чащин.

— Посылали ведь наши земляки тогда, в восемнадцатом.

Никита Павлович как бы размышлял вслух:

— Время было другое, и враг не так лютовал. Как теперь проедешь через фронт?

— Конечно, время ноне другое, — согласился Чащин.

— Но если как следует взяться…

Решили посоветоваться с Карповым. Письмо так и не дописали.

Карпов сидел на пороге предбанника и рассказывал своему другу новости. Появлялся он редко, но всегда с новостями.

— Помнишь, Павлыч, как уходили мы от карателей генерала Креймана? Нас не больше тысячи тогда было, а сейчас… Сколько, думаешь, теперь нас?

— Ну, тысячи полторы.

— Бери выше, Павлыч. Много, много больше. Креймана отозвали выручать разгромленные под Москвой войска… Это, конечно, наше счастье, а то бы еще помучили нас… Тут мы генеральский отчет перехватили. Крейман доносит своему начальству: «Если во время наступления не удалось захватить основные силы партизан, то это объясняется их превосходной системой связи, благодаря которой об операции было известно уже накануне нашего наступления». Понятно? Тут, Никита Павлович, похвала в твой адрес. Да, именно в твой. Волков и Оленев просили передать тебе сердечную благодарность. Спасибо и Михайлову, и Чащину, и Варе Петровой, и попу Филимону, и всем, кого мы послали «работать» к немцам. Так что на ус мотай и не зазнавайся, товарищ Иванов.

Карпов был в отличном настроении. Он сообщил, что партизаны восстанавливают в деревнях Лесной республики Советскую власть.

— В ближайшее время преподнесем немцам такую «пилюлю» — подавятся.

Что это за пилюля, Карпов не пояснил, а спрашивать Никита Павлович не решился. «Раз сам не говорит, значит, не положено».

— А что у тебя нового?

Иванов рассказал о встрече с Шухановым.

— Слышал, слышал. Значит, живы и здоровы. Прибыли как нельзя кстати. Народ хочет помочь жителям Ленинграда. Думаем послать продовольствие.

Никита Павлович удивился. «Вот тебе и раз. Мы только прикидываем, а люди уже дело делают».

— Вчера мы тоже об этом судили-рядили. — Он помедлил. — Письмо сочиняли, а Праша и говорит: «Хлеба бы послать».

— Золотая у тебя жена, Павлыч! Мысль благородная. Уверен, все поддержат! Пошлем по деревням агитаторов. Главное, чтобы гитлеровцы не пронюхали. — Александр Иванович помолчал и вдруг засмеялся: — Значит, у вас идею перехватили? Радоваться надо! По-моему, так! А?

— Да уж конечно.

— Вот и хорошо! Ленинградцы пойдут вместе с нами по деревням! Им есть что рассказать! Шуханова пригласи к вечеру, обо всем потолкуем с ним… А сейчас я в Митровскую. Людей в школе собралось много.

— Сходи, сходи, — одобрил Никита Павлович. — Я был там. Сердце кровью обливается…

Карательная экспедиция Креймана сожгла до тла тридцать деревень, уничтожила пятьсот домов, хозяева которых показались им подозрительными. Жгли, грабили, вешали, насиловали. Тысячи женщин, детей и стариков остались без крова. Партизаны разместили их в свободных избах, школах. Туда-то и спешил Карпов.

Под вечер Сащенко привез Шуханова. Никита Павлович проводил его в горницу к Камову.

— Захарушка, принимай!

— Есть принимать, — отозвался моряк.

В полумраке появился Карпов.

— Приятно познакомиться, — протянул он руку, — Карпов Александр Иванович.

— Шуханов Петр Петрович.

Обнялись и по старому русскому обычаю троекратно поцеловались.

Карпов снял шапку, полушубок. В сером свитере из грубой шерсти, стеганых брюках и валенках он походил не то на лесоруба, не то на колхозника, вернувшегося с работы.

— Слышал, добирались с приключениями? — спросил Карпов. — Не удивительно. Прибыли вы как раз в момент наступления дивизии Креймана. Мы узнали о вас лишь несколько дней назад. Все время беспокоились. Да, каратели здесь походили. До сих пор гарью пахнет. Сегодня весь день провел в школе. Там собрались погорельцы. Тяжко смотреть, особенно на ребятишек: оборванные, голодные. — Карпов присел к столу и, ударив кулаком по колену, произнес: — Так бегут фрицы из-под Москвы! Бегут! Ну, и мы не сидим сложа руки. Оружия вот не хватает. Ничего, у фрицев возьмем. Они уже крепко чувствуют на своей спине мужицкую дубину. — Взял со стола листовку, пробежал ее глазами, спросил Камова: — Не залеживаются?

— Где там. Володе только подавай. У него целая армия помощников.

— Эх, как нам нужна печатная машина! — сокрушенно произнес Карпов. — А ведь уже в руках держали. — И Карпов рассказал о печатнике районной типографии Филатове и его друзьях, готовивших похищение печатной машины из районной типографии.

— Задумали мы тут отобрать у немцев печатную машину. Все было на мази, да фрицы пронюхали, Филатову пришлось бежать. А шрифт все же успел вынести. — Карпов помолчал. — Вот спасибо, Камов выручает. Да, а вы ведь знакомы! — вспомнил Карпов. — Захар как услышал вашу фамилию, говорит: знаю Шуханова, только вроде тот инженер-кораблестроитель… Очень мы за вас беспокоились…

Шуханов не сводил глаз с Карпова. «А я тебя представлял не таким. И внешность как будто „маловыразительная“, и бородку, видно, недавно начал отращивать, клокастая она какая-то. Но зато вот глаза… Такие не забудешь».

— С вами, Александр Иванович, я в Ленинграде познакомился, — Шуханов улыбался. — Да, да.

— Запамятовал. Когда же?

— Заочно… Журналист Антон Захарович Лукин познакомил. Он и о вас, и о других товарищах, оставшихся в тылу, рассказывал. Если, говорит, встретите, передайте сердечный привет.

— Жив курилка! Хороший газетчик, принципиальный. Хотя крови он мне попортил. Однажды так распушил меня — страшно вспомнить! Сергей Миронович на беседу вызывал. А написал все правильно… Жаль, больной он, язва у него. Сейчас в Ленинграде и здоровые умирают. Как он там?