Константин Лапин - Подснежник на бруствере

Отрезав врагу путь отхода, разведчики навалились на фашистов. Минуты три, не дольше, длился этот бой, так что немцы, сидевшие в окопах, не смогли ни понять, ни предпринять что-либо. Их артиллерия и минометы, словно опомнившись, начали яростный обстрел нашего переднего края, когда разведчики с «языком» были уже дома.

Двадцатидвухлетний уроженец Франкфурта-на-Майне дал весьма важные сведения. Но их ценность снижалась тем, что после неудачной для немцев ночи в глубине их обороны началось перемещение частей. Нужно было узнать, что готовит враг.

Противник усилил бдительность. Наши разведчики дважды уходили в поиск и оба раза возвращались ни с чем. Новый «язык» нужен позарез: предстояло наше наступление. И вот сегодняшней ночью готовится разведка боем, каждый боец на счету. Замполит, беспокоясь за успех операции, подумал о подмоге.

— Товарищ гвардии капитан, разрешите нам идти в разведку? — Саша Шляхова вытянулась перед Булавиным.

— Ни-ни! Об этом не может быть и речи, снайперы слишком дороги нам, чтобы рисковать вашей жизнью. Вот если б нашлась пара охотниц… Надо поставить дымовую завесу, прикрыть отход прицельным огнем… Не скрою: дело опасное…

В соседнем полку четыре снайпера, наши подруги по школе, недавно так же помогали разведчикам. Осколки немецкого снаряда, разорвавшегося в окопе боевого охранения, ранили всех четырех: Раю Скрынникову — в ноги, Тоню Комарову — в грудь, Тане Злобиной выбило глаз, Маше Аксеновой осколки иссекли лицо. То, что девушки получили лицевые ранения, особенно взволновало нас. Но от прямого попадания не убережешься — на передовой ли ты или в дивизионном тылу.

Охотниц участвовать в разведке боем вызвалось больше, чем было нужно. Зоя повисла на руке замполита, упрашивая взять ее. Булавин с трудом освободил свою руку.

— Глянь, невелик кулик, да ноготок остер.

— При чем тут рост? — Зоя обиделась чуть ли не до слез. — И вообще я давно уже не расту.

Шляхова никому не уступила первенства, с собой она взяла напарницу. Пришлось подчиниться решению взводной; лучше кандидатур не найти. Мы с Зоей решили пробраться ближе к переднему краю, все равно не уснуть.

Разведка боем началась за час до рассвета. Над нейтральной полосой курился легкий предутренний туман, сквозь белую пелену виднелась прерывистая полоска вражеских траншей. Еще дальше на бугре чернели купы деревьев.

Разведчики бесшумно выдвинулись вперед: с ночи саперы сделали проходы в минных полях, разрезали в нескольких местах колючую проволоку. Поднялись в атаку пехотинцы. Вражеская оборона начала оживать, замелькали огоньки выстрелов. Издали донеслись разрывы гранат, трескотня автоматов. Наши ППШ били гулко и часто, словно срываясь от нетерпения, а немецкие «чахали»: чах! чах! чах!

Мы с Зоей в полный рост стояли у бруствера, наблюдая за ходом боя. Оттого, что сами мы не участвовали в нем, было не по себе, все казалось страшнее. Мы продрогли от утренней сырости, холодок пробирался под гимнастерку.

Далеко впереди взвилась зеленая ракета, оставив за собою дымный след. Командир роты Сурков, возглавлявший операцию, сообщал: первая линия немецких траншей отбита.

Неподалеку от нас, в том месте, где окоп углом поворачивал назад, у полевого телефона сидел связист-ефрейтор. Наушники для надежности были привязаны бинтом к его голове. Замполит, присев на корточки, приказал срочно связаться с командиром полка. Через полминуты ефрейтор, высвободив трубки из-под бинта, передал их Булавину.

Мне не было слышно, что докладывает капитан, я видела только: замполит сердится. Зоя стояла ближе к аппарату. Едва Булавин швырнул трубки на колени связиста, Зоя бросилась ко мне.

— Люба, что я тебе расскажу!

— Тсс!.. Потом.

Замполит выхватил из-за пояса ракетницу и пальнул в небо красной ракетой. Это был условный знак отхода.

Начало светать, туман рассеялся, из окопа хорошо видно, как черные фигурки повернули назад. Теперь нашим приходилось труднее: люди устали, выдохлись, а главное — были на виду у врага. С лязганьем рвались немецкие мины, крупнокалиберные пулеметы вели непрерывный отсечный огонь с флангов. Неужели наших прижмут к земле? Неужели ребятам не добраться до своих окопов?

На нейтральной полосе стали рваться дымовые шашки, густой белый дым стелился по земле клубами. Наши подруги ставили спасительную завесу. Снайперы второй роты, выдвинувшись в окопы боевого охранения, вели огонь по вражеским пулеметам.

Из тумана появлялись отдельные фигуры и группы бойцов. Шумно дыша, люди сваливались в окоп. Поддерживая стонущего товарища, шел разведчик, два автомата были перекинуты через его плечо.

Казалось, прошло много времени, хотя вся разведка боем длилась меньше часа. Рота потеряла трех бойцов, несколько человек были ранены. На той стороне из траншей, в которых побывали наши разведчики, мало кто ушел живым. И главное — ребята взяли «языка», офицера.

У землянки перед переводчиком навытяжку стоял здоровенный обер-лейтенант в ненавистной, мышиного цвета форме. На вопросы отвечал по-военному четко, но стоило гитлеровцу чуточку расслабить мышцы лица, как зубы его начинали отбивать дробь. Когда обер-лейтенант заметил нас с Зоей, в глазах его мелькнуло изумление, бескровные губы сложились в улыбку.

— О-о, фрау?! Шонне медхен!

Переводчик объяснил ему, кто мы. Немец открыл рот, словно хотел набрать побольше воздуха, и отвернулся. Позже, когда его доставили в штаб для допроса, он спросил: правда ли, что молодые женщины в форме, которых он видел на передовой, снайперы?

— За последний месяц в моей роте серьезные потери, — пояснил обер-лейтенант. — И больше всего убитых в голову. Простой стрелок не может попадать так точно.

Любопытно было нам получить из уст врага подтверждение своей меткости.

Капитан Булавин, рассказав о допросе пленного, заметил с улыбкой:

— Гитлеровец — что! Вот война кончится, вернетесь домой — не каждый вас, девчата, решится в жены взять.

— Это почему же, товарищ капитан? — спросила Зоя.

— Страшновато! Представь, к примеру, семейную ссору. Запустишь тарелкой в мужа — точно в лоб угодишь. С другой стороны, и от женитьбы не уйти. Редко, да метко целите — прямо в сердце солдата. Что скажешь на это, Зоюшка?

— Что я скажу? У меня глаз, как алмаз, товарищ капитан, может и не только солдата сразить…

Девушки засмеялись. Когда замполит ушел, Клавдия Прядко стала журить Зою. Разве так разговаривают с командиром?

И Шляхова была недовольна Зоей:

— Ты же девушка, не к лицу тебе подобные шутки!

В устах нашего комсорга не было выше слова, чем простое — девушка. Не любила она тех, кто не уважал свое девичье достоинство. Но разве Зоя, которая порой действительно невоздержанна, даже дерзка на язык, не защищала по-своему нашу честь?