Анастас Микоян - Так было

В ленинских работах я нашел ответы на многие мучившие меня тогда вопросы. Особенно увлекла меня книга «Что делать?», которая и определила мои политические взгляды.

Дануш был искренне рад моему, как он сказал, прогрессу. Это еще более окрылило меня, и я решил открыть ему свою мечту: «Знаете, Дануш, я хочу вступить в вашу партию». Дануш улыбнулся и сказал, что не стоит очень торопиться, надо получше подготовить себя к такому решительному шагу. Он предложил мне обязательно прочитать несколько ленинских работ, в частности книгу «Шаг вперед, два шага назад» и работу «О праве наций на самоопределение». И посоветовал познакомиться с брошюрами Шаумяна и Сталина по национальному вопросу, а также с книгой Плеханова «Наши разногласия». Я сказал, что скоро уезжаю в деревню и собираюсь там, кроме того, начать изучение первого тома «Капитала» Маркса.

Моему приезду мать была бесконечно рада. Отец тоже был доволен, но он не любил бурно выражать своих чувств. Мать очень боялась, как бы меня не убили на фронте.

В то лето я поработал довольно плодотворно. Прежде всего, конечно, прочитал и даже законспектировал книги, которыми снабдил меня перед отъездом в деревню Шавердян. Однако настоящие трудности начались у меня, когда я приступил к изучению первого тома «Капитала» Карла Маркса. Помню, что, прочитав первую главу, я многого просто не понял. Однако решил не сдаваться. Стал читать второй раз. Кое-что стало яснее. Тогда я решил попытаться изложить письменно то, что мною было прочитано. Читал вновь и записывал. Постепенно я привык к его стилю и манере изложения, и дальнейшее чтение шло уже вполне нормально.

Вернувшись в Тифлис в конце августа, я, естественно, первым делом решил навестить Шавердяна, поделиться с ним результатами своей учебы. Расставаясь, Шавердян дал мне очередную порцию книг по марксистской теории и составил довольно большой список книг, которых у него в личной библиотеке не оказалось: он сказал, чтобы я сходил с этим списком в городскую библиотеку имени Пушкина к работавшей там коммунистке Джаваире Тер-Петросян (сестре знаменитого Камо), которая, по словам Шавердяна, достанет для меня все рекомендованные им по списку книги. Впоследствии я делал это неоднократно, и Тер-Петросян стала моей второй «благодетельницей» по части снабжения марксистской литературой.

Как-то я напомнил Шавердяну о его обещании помочь мне вступить в партию. «Ну что ж! — ответил он. — Теперь ты, по-моему, уже достаточно созрел для этого. Тебя хорошо знают наши активисты. Можно подумать и о твоем приеме».

И действительно, в ноябре 1915 г. я был принят в партию. Мне сразу дали и партийное поручение: вести пропагандистскую работу среди учащейся молодежи. Главными вопросами наших собеседований стали актуальные проблемы войны, задача борьбы за свержение самодержавия, национальный вопрос.

Перед началом нового 1915/16 учебного года я пришел в семинарию и попросил у администрации разрешения поступить в тот же шестой класс, из которого я ушел при отъезде на фронт. При этом я дал обязательство пройти программу шестого класса за первое полугодие, а со второго полугодия перейти в седьмой класс и закончить его вместе со всеми, то есть фактически за один год пройти два класса.

Выпускные экзамены прошли у меня вполне успешно. Лишь по злосчастному пению да Закону Божьему остались стабильные тройки, хотя по трем другим религиозным предметам я получил пятерки. Только по русскому языку мне поставили — и притом справедливо — четверку: подвела устная речь. У меня тогда почти не было разговорной практики на русском языке, хотя по русской литературе и письменной работе я имел отличные отметки.

Возвращаясь ко временам учебы в семинарии, невольно удивляешься, как много ее воспитанников, и в первую очередь учеников нашего класса, впоследствии стали видными советскими и партийными деятелями! Тому были, конечно, свои причины.

Во-первых, в семинарию поступали дети из необеспеченных или малообеспеченных семей. Состоятельные родители отдавали своих детей в гимназии, реальные или коммерческие училища, где было платное обучение. Поэтому в семинарии создавалась более однородная по своей материальной обеспеченности демократическая среда, наиболее восприимчивая к революционным идеям.

Во-вторых, время, в которое мы учились, было периодом нарастания революционных сил между двумя русскими революциями. Революция шла к своему подъему. Марксистский кружок, который мы организовали в 1912 г., впитывал все новых и новых способных и революционно настроенных юношей. Все они к 1915–1918 гг. вступили в РСДРП и вели в ней активную деятельность.

Значительную роль играло и то обстоятельство, что преподавание в семинарии находилось на достаточно высоком уровне. Большинство наших учителей получили высшее образование в Германии, Швейцарии и Франции. Многие из них придерживались либерально-демократических взглядов.

Вообще же следует сказать, что хотя наше учебное заведение и именовалось духовной семинарией, по своей учебной программе, пожалуй, семинарией в точном смысле слова не было. Среди учителей был только один священник, преподававший Закон Божий. Было еще четыре религиозных предмета, но они не занимали более двух часов в неделю. Остальное время было целиком посвящено изучению общеобразовательных предметов: математики (включая алгебру и геометрию), географии, литературы, физики, химии, ботаники, зоологии, психологии и физиологии. По сравнению с гимназией, у нас был обязателен только один иностранный язык: французский или немецкий — по выбору. Помимо современного армянского языка мы изучали еще и древнеармянский. Кроме того, преподавались история и география Армении и педагогика.

Все это имеет свое объяснение. Дело в том, что при царском строе запрещалось иметь гимназии и высшие учебные заведения с преподаванием не на русском языке. Исключения допускались лишь для некоторых церковноприходских школ, духовных семинарий и духовной академии. Поэтому на Кавказе в обход царского закона учебные заведения, формально называвшиеся духовными семинариями, по существу были армянскими или грузинскими гимназиями, дававшими законченное одиннадцатилетнее среднее образование. Правда, аттестат нашей семинарии не давал права поступать в вузы России. Зато в Европе с таким аттестатом беспрепятственно принимали в высшие учебные заведения.

Наша семинария была создана еще в 1824 г. католикосом Нерсесом, имя которого и носила. На армянском языке она именовалась Тифлисская Нерсесянская армянская духовная школа. Мне неизвестно ни одного случая, чтобы кто-либо из выпускников нашей семинарии тех лет выбрал бы себе духовное поприще.