Бэри Ковард - Оливер Кромвель

То, что Кромвель избежал опасного политического кризиса, и его триумфальное появление вскоре после всего этого в качестве ключевого командующего парламентской армией «Нового образца» было проявлением его примечательных основополагающих черт как тонкого макиавеллиста, мастера политической интриги, который хитро манипулировал событиями для обеспечения самопродвижения. (Его политические противники на время пришли в замешательство, а Эссекс, как и Манчестер, были вынуждены уйти из армии). И хотя многие краски этой картины блекли при более близком рассмотрении, по крайней мере, один элемент оставался нетронутым: с уверенностью можно сказать, что к этому периоду Кромвель стал мастером в искусстве политики. Он перенес политический кризис, так как имел могущественных союзников в Вестминстере, но также и потому, что был удачлив и имел безошибочное политическое чутье.

Возрождение Кромвеля началось с его речи в Палате Общин 9 декабря 1644 года, в которой он выдвинул идею «Билля о самоотречении», который сделал бы незаконным управление армией любым из членов парламента. Это был блестящий политический ход для объединения нации и Для победы в личном плане. Однако билль был придуман не Кромвелем, а его парламентскими союзниками. Важно то, что лорд Сэйе и Селе представил подобную резолюцию в Палату Лордов в тот же самый день. Она призывала членов парламента оставить управление армией и не «продолжать бесконечное пребывание в величии», что являлось воззванием к сильному пуританскому чувству самоотречения, а также импонировало шовинистским настроениям тех, «у кого настоящие английские сердца и ревностная любовь к главному благу нашей Родины»[57]. Это также должно было обеспечить поддержку членов парламента, участвующих с обеих сторон в текущем политическом споре, ибо представлялось каждому хорошим средством для изгнания своих противников из армии. Пока проявлялся нездоровый интерес к военной карьере Кромвеля, самым большим, на что он и его союзники могли надеяться, была гарантия его личного освобождения от основного требования билля как часть сделки, в которой Эссексу будет также позволено сохранить командование своей армией. Однако освобождение Эссекса от требований билля не приняли при голосовании (100 голосами против 93) 17 декабря, что должно было бы послужить сигналом и завершению военной карьеры Кромвеля с началом действия билля. Но он продолжал играть ключевую роль в политических событиях, что привело к успешному утверждению билля в парламенте, а также к реконструкции армии с последующим за этим уходом в отставку старых аристократических генералов: в январе 1645 года Кромвель вместе с сэром Джоном Эвелииом был счетчиком голосов при голосовании за назначение Ферфакса лорд-генералом армии, присутствовал на большинстве собраний комитета Палаты Общий, разрабатывающего структуру новой армии. Предполагалось соединить три парламентские армии, руководимые прежде Уоллером, Эссексом и Манчестером, в одну армию «Нового образца». Как хорошо известно, Кромвель впоследствии не подпал под требования «Билля о самоотречении», воспользовавшись рядом временных освобождений от них, и продолжал служить с Уоллером на западе Англии с марта до апреля, а позже — вблизи Оксфорда и в Мидлендсе с Ферфаксом. Едва ли он когда-либо мог предвидеть, что это станет единственно возможным результатом его речи в Палате Общин 9 декабря 1644 года.

10 июня, имея армию «Нового образца», которой противостояла армия Руперта и которая стала победоносной после взятия Лейчестера 1 мая, Палата Общин одобрила прошение Ферфакса о назначении Кромвеля на пост заместителя главнокомандующего в чине генерал-лейтенанта кавалерии, который оставался вакантным со дня организации армии. Через четыре дня армия «Нового образца» одержала сокрушительную победу над Рупертом в Нейзби, а месяц спустя равную по значимости победу в Ленгпорте, в последнем главном сражении в этой войне. В обоих сражениях, как и в Марстон-Море, дисциплинированная кавалерия Кромвеля играла решающую роль, что подкрепляло мнение о том, что главная сила Кромвеля как солдата во время гражданской войны заключалась скорее в командовании кавалерией, чем в общем управлении армией.

Значение возвращения в армию Кромвеля в последний период гражданской войны (все время, с марта 1645 до июня 1646 года, кроме нескольких дней, он не был в Лондоне) в том, что это принесло ему еще больше доказательств божьего благословения. Его письма, написанные сразу после побед в незначительных схватках и в главных битвах, одинаково связаны с тем же провиденческим поручением. После того, как его войска в апреле 1645 года взяли Блетчингтон-Хауз около Оксфорда, он написал в Комитет обоих королевств, что «это была милость божья… Бог отдал их (врагов) нам в руки, когда мы и не ждали их… Его милость проявляется также в том, что я сильно сомневался в штурме дворца; он был сильно укреплен и укомплектован, а у меня было несколько драгун… и, однако, мы взяли его»[58]. «Сэр, — восторгался он в Докладе о сражении при Нейзби в июне 1645 г., — это не что иное, как рука божья и только ему принадлежит слава»[59].

Через месяц после победы армии «Нового образца» в Ленгпорте (Лонг-Саттон) он восторженно произнес: «Таким образом, вы видите, что Бог работает за нас. Может ли любое живое существо приписать что-либо себе? Теперь мы можем воздать славу Господу, я прошу, чтобы все смогли это сделать, так как все это благодаря Ему! Таким образом, Его милость в Лонг-Саттоне добавилась к Его милости в Нейзби. И видеть это — не значит ли видеть лицо Бога»[60]. Это были «цепочки провидения», к которому он обращался за вдохновением в будущем, тогда, когда запутывался в непроходимых джунглях политических интриг. Это придавало ему чувство уверенности в том, что за внутренней политической борьбой последних нескольких месяцев он сможет увидеть борьбу несложившихся понятий правильного и неверного. По мере наступления к Девону в начале 1646 года его оптимизм заставил увидеть в себе лидера армии освобождения: «Мы идем, — говорил он рекрутам в Тотнесе 24 января 1646 года, — чтобы освободить вас, если это возможно, от надсмотрщиков и путем установления Мира снова принести вам Изобилие»[61].

Во время этой последней военной кампании гражданской войны требования свободы, выдвигаемые Кромвелем в Вестминстере, также стали резче, и более гневно, чем когда-либо, он напоминал членам парламента, что «свобода», которую он имел в виду, была как защитой парламентских свобод, так и религиозной свободой. «Честные люди верно служили вам в этой акции, — писал он членам парламента после Нейзби. — Я хотел бы, чтобы тот, кто рискует жизнью за свободу своей страны, доверил Богу свободу своей совести и свободу того, за что он борется»[62]. «Мы стремимся не к принуждению (в религии), — писал он после победы в Бристоле в сентябре 1645 года, — а к просветлению и разуму»[63]. Его требования все более отождествлялись с армией и выражались (как в вышеуказанном письме после Нейзби) языком, который отвечал и послевоенным надеждам солдат после первой мировой войны в 1918 году, что там будет создана «земля, пригодная для жизни героев». Как было замечено, Кромвель с начала войны заботился о материальном благополучии своих солдат. Во время войны связь между Кромвелем и его людьми, порожденная совместно перенесенными трудностями, упрочилась. В Ленгпорте он написал в парламент в защиту Джона Лилберна, у которого появилось множество долгов за время, когда он служил с Кромвелем в армии «Восточной ассоциации». «Действительно горько видеть людей, не щадящих себя из-за их любви и преданности обществу… Если будут созданы сносные условия для существования тех, кто потерял все за них, это прославит парламент и ободрит тех, кто преданно ему служит»[64]. Эта настроенность Кромвеля со временем заставит его прийти в отчаяние, на находя искренней заинтересованности парламента в религиозной свободе и благосостоянии армии.