Тамара Катаева - Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции

«Выходит, что я талантливая девочка <…> Из дома, где не было ни одной книги – к писателю, из провинции – к известности, не имея ни гроша в кармане – к возможности большого богатства…»

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 204.

«Мамочка мне как-то сказала: „Ты, говорит, вполне добилась своего, ты хотела известности, славы – ты ее имеешь“. Это про нашу жизнь с тобой».

Там же. Стр. 205.

Это она по неосторожности пишет в том же письме Пастернаку, где сообщает о своем успехе у Фейхтвангера.

Если было бы что-то более реальное, об этом и писалось бы. Когда «человек предлагает свою жизнь», об этом человеке хоть что-то пишется. Не обязательно подробности о нем, но какие-то повороты, возможные в собственной жизни, возможные в этом новом русле, – реальное предложение наполняет реальным смыслом даже предположения. Реальная «жизнь», даже всего лишь «трогательного и печального» человека, – это все-таки не шутка. Это не «все, что я хочу», «Париж» и пр. – такими словами соблазняют легковерных, но приличных дам, которым не предложишь деньги.

Женя отвергла, боясь обидеть. Пастернак был доволен. Анна Ахматова в таких примерно случаях начинала писать: «Ты напрасно мне под ноги мечешь /И величье, и славу,

и власть». Пауль Фейхтвангер тоже старался понапрасну. Евгения Пастернак, как пишет биограф, имела в своей жизни случай отклонить лестное предложение «жизни» еще раз. На этот раз, через семь лет, когда Женя была уже ничьей женой, за ней ухаживал (охотно верим) и делал предложение Борис Пильняк. Он был знаменит, импозантен, богат, у него был автомобиль и свой дом в Москве, был он и талантлив. Судя по нравам писательской среды (несомненно, неписательской тоже, но писатели имели больше досуга, средств и бездельного зуда), до браков и даже до предложений доходило не так часто, как об этом сообщается из дружественных неприступным дамам источников. Ну например, Анне Ахматовой тоже Пильняк предложение делал (ей не делал только ленивый или чересчур подвижник, вроде папы римского, которого она любила ставить в различные положения среди своих знакомств – для наглядности необходимого при общении с ней уровня). Уж ей-то и Пастернак делал предложения. Дважды. Нет, трижды. Цифры, как и сама ошеломительная новость, из одного источника – от нее самой. Она их точно не помнит – вспоминать начала уже в шестидесятых (конечно, когда Пастернак уже умер). Люди верят, что «мне-то он нисколько не был нужен». Иосиф Бродский – он наглец, он думает, что ему все можно, – дает нам объяснения: «Он был ниже ее ростом. И моложе». Моложе он был на один год. Короче, всех заворачивали. Женя, завернув весьма статусного писателя (а как мы помним, она умела это ценить), вышла замуж за случайного человека, просто предложившего руку, – инженера, квартиранта у Пастернака на даче. Разошлись, отметившись, через год.

Пастернак уверен, что Женя человека выдумала, но надежда – вдруг что-то такое все-таки было – у него напоследок возникает: перед ее отъездом из-за границы он предлагает ей еще раз взвесить: «Сегодня я с тревогой подумал: не упустила ли ты случая вырваться из нищенских тисков „естественной данности“. Не было ли бы лучше и Женечке? О, а потом – потом бы я вас нагнал и отнял».

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 212.

Забота о материальном состоянии жены и ребенка всегда похвальна. Если это мыслимо, то есть может быть подвергнуто осмыслению, не лишает смысла всего оставшегося после отдачи чужим этих членов ближнего круга, то почему бы и нет? Семья эта была, скрывать нечего, немного с червоточиной. И тогда, при таком благовидном предлоге – пусть отдает; можно даже при случае о жертвенности говорить. Но вот эти «О!», «а потом – потом», «нагнал и отнял» – это уже излишне. Понятно, что без этого оправдываться после перед женой было бы трудно, но уж слишком предупредительно звучит. И отнял бы ведь не у захватчика, не у татя – отнял бы у добросовестного приобретателя, у кормителя чужих жен и детей, тот-то тогда ради чего бы старался?

В общем, во взращивании ячейки общества Пастернак был готов на любые эксперименты.

Женя ставит себе в заслугу, что она предпочла реального Пастернака мечте о банкирах. Это не так уж мало, некоторые остаются мечтать до смертного одра – эта жизнь бесспорно проиграна. Семейная вера в реальность фантазий – дело довольно обычное.

Что значит – «Париж»? Русским в России всегда кажется, что за границей – это значит сразу «Париж». Он что, Фейхтвангер, бросит свой банк и уедет с новой женой в Париж?

То, что у банкира был брат писатель, не важно. Разоблачительной опасности он не представлял, в России Лион Фейхтвангер был тогда неизвестен.

Брат Фейхтвангера – это даже лучше, чем сам Фейхтвангер: братством своим он дает и близость к известному человеку, полную его доступность для утонченной и образованной дамы, но сам дает и несравнимо большую респектабельность, приличную отдаленность от немного рискованной с точки зрения комильфо – Boheme.

От такой близости рождаются сероглазые короли.

Странный образ, сказочный: 6 августа Женю отправили в пансионат, вероятно, недорогого толка – в переписке фигурирует долг в 10 долларов (это суммы, которыми оперирует Пастернак), а 22-го Женя уже сообщает мужу в письме о предложении, которое ей сделал «печальный, одинокий и трогательный» – «человек». Кто такой – было сказано только сыну, впоследствии, Пастернак ничего не знал, не догадывался. Когда Фейхтвангер (Лион) приезжал в Москву, никаких приветов не привозил, – возможно, Женя не сочла нужным себя называть. Хотя как-то же им надо было начинать знакомство, когда молния-то пролетела, следовало найти приличный предлог представиться друг другу и хоть о чем-то заговорить – где же лучший повод для женщины сообщить хотя бы о своем замужнем статусе, ну а уж потом назвать и фамилии. Странно, как они обошлись без этого. Впрочем, времени было действительно мало, возможно, с предложения он и начал: мол, смотрю-смотрю, дай, думаю, предложу. Вот как решаются судьбы – за две недели (если прямо на следующий день после написания безмятежного письма мужу Евгения Владимировна знакомится с банкиром). Банкир тоже знакомится, влюбляется, делает предложение – не потрудившись узнать поближе, не познакомившись с родней, не вступив даже в интимные отношения (для взрослых людей – более чем естественный шаг, у Жени вроде не было с этим проблем и когда она из девушек замуж выходила), в дамском романе, который Женя писала в своей голове, это было совершенно правдоподобно. И даже то, что она «в некотором роде замужем» – не смущает его.