Владимир Каменев - Фронтовые записки

Неторопливо попивая чаёк под звуки какой-то транслировавшейся по радио музыки, Мальцев сообщил, что ночевал он с обозом в деревне Красуха, что за тракторами своими он поспевать не собирается, считает, что чем дальше в хвосте всей колонны, а главное — чем дальше от капитана и комиссара, тем лучше.

— Вот с питанием и, особенно, с фуражом, действительно, плохо! — согласился он со мною.

Кто знает, может быть, “действительно, плохо” нам предстоит только, и вспоминать об этом движении с обозом мы будем, как о счастливейшем периоде нашей фронтовой деятельности!..

Мальцев имел устное приказание от начальника штаба дивизиона: соединиться здесь, в Залучье, с моим обозом и далее вместе продвинуться в деревню Жегалово, что в четырёх будто бы километрах отсюда. Снова довелось мне возмущаться!

— Ну, какая разница, — жаловался я Мальцеву, — ждать подвоза корма лошадям в Залучье или в Жегалове? Делая в день по четыре километра, далеко не уедешь. А если бы мне подвезли корм, дали бы до ночи отдохнуть лошадям и людям, я ещё километров семьдесят отмахал бы! Ведь ту задачу, которую, как я понимаю, ставит передо мной командование дивизиона, — двигаться по возможности быстрее, по мере сил не отставать от батареи со своим обозом, — ведь эту задачу я стараюсь добросовестно выполнить! И что же? Вместо поддержки — палки в колёса! Вместо организации подвоза фуража и продовольствия, вместо обеспечения людям и лошадям отдыха, вместо ознакомления с маршрутом следования, с противником, с задачей, поставленной перед батареей и дивизионом, — “голое администрирование”, выражаясь по-граждански, с тем лишь отличием, что здесь, по данной организации, критиковать действия и распоряжения начальников не будешь! Получил приказ — выполняй безоговорочно!

— Ну, вот и сейчас: получил приказ — давай выполнять, двинемся в деревню Жегалово, — сказал Мальцев, — только я раньше чем через четыре часа не поеду. Пусть отдохнут лошади!

Я согласился с Мальцевым, установив с ним время для перемещения в следующую деревню — Жегалово — 17.00, с тем, чтобы движение было осуществлено засветло.

Поговорив с Мальцевым о мнимом сообщении Советского Информбюро о взятии войсками одиннадцати городов, мы расстались. Между прочим, Мальцев подтвердил это сообщение, которое, оказывается, распространяется с удивительной быстротой, несмотря на то, что каждый сообщающий оговаривается, что “сам” не по радио слышал и не в газетах читал, а “слышал” от комиссара или политрука такого-то. Мальцев пошёл к себе в избу напротив. Между тем, мои ребята понабрали себе из трофеев немецкие лезвия для безопасных бритв, пулемётные пружинные ленты для винтовочных патронов, да и сами винтовочные патроны от нашей трехлинейки в весьма изрядном количестве, множество личных немецких фотографических карточек, кто-то ухитрился раздобыть даже брошенный кожаный бумажник. Лезвия были хорошего качества; патронные ленты, которыми ребята увесили верхние половины туловищ во всех направлениях, оказались кстати, так как имеющиеся у каждого патроны за отсутствием обойм, пакетов и подсумков содержались в россыпи, в карманах. А здесь запас патронов у каждого по меньшей мере утроился — ленты очень пригодились! Брошенные немцами фотографические карточки были, по-видимому, любительские, большинство стандартного размера — девять на двенадцать, однако любительские никак не в смысле примитивности выполнения: фотографы из наших фотографий могли бы полюбоваться на качество бумаги, на композицию и на художественную отделку снимков.

Моя глупая щепетильность, а может быть, и иные чувства, в которых я не старался разобраться, не позволили мне взять что-либо трофейное. Что-то мне в этом напоминало мародёрство! А может быть, повторяю, здесь была излишняя щепетильность! Так или иначе, я ничего не взял. Сейчас раскаиваюсь: досадно, что не взял! Нужно было взять фотографические карточки и хоть пару писем для образца и перевода! Было бы что показать, и память бы об этом осталась.

Фотографии были из Германии, многие на обороте были надписаны датой и местом съёмки. Моё знание географической карты Германии оказалось слишком поверхностным: большинства мест я не знал, даже никогда о них не слышал. С горечью подумал, что от общего для всех невежества ушёл недалеко!

В семнадцать часов наши обозы двинулись в Жегалово. Опять горы, раскаты... Хорошо, что недалеко.

Пройдя до середины деревни, мы увидели в стороне от дороги подходящее для наших лошадей помещение рядом с солидным, в четыре окна, домом. В левой стороне дома квартировали какие-то чумазые, с песнями пьющие водку военные, трактористы. Два трактора стояли в снегу у дома.

В правой половине, состоящей из большой горницы с лёгкой перегородкой и, как везде, русской печью, жила женщина лет тридцати с тремя ребятами мал-мала меньше. Здесь мы и поселились.

Хозяйка наша не являлась владелицей дома: заброшенная сюда судьбой, снимала у чужих квартиру. Уроженка и постоянная жительница города Осташкова, она эвакуировалась с детьми после того, как мужа взяли на фронт, а немцы подошли к городу. Случилось же так, что город немцы не стали брать, а расселились по Селигеру, и она оказалась на оккупированной территории. Говорила о себе мало и неохотно. Видно было, что и дети, и она голодают, но чем могли мы помочь, когда у самих ничего не было?!

Дал я ей постирать бельё — у меня была нестиранная смена, дал имевшийся в запасе кусок мыла, предупредив, что возвращать остатки не нужно. Дал денег за работу. Она приняла с благодарностью. Кто-то из ребят взвода поступил так же. Печально было видеть эту мать голодающего семейства — измученную, измождённую, строго молчаливую. Бойцы мои, глядя на ребятишек, скорбно покачивали головами.

Спустился вечер. Я извлёк из своей полевой сумки общую тетрадку, выбрал химический карандаш поострее и приступил при свете керосиновой лампы к этим записям. Давно хотелось мне начать их!

В горнице тепло, по-домашнему уютно, а на дворе мороз к ночи крепчает. Ребята мои — плясун и баянист Афонин, старшина Мамонов, Лапшин, Быков и другие — отпросились на танцы, к девушкам, в ярко освещённую и шумную избу на краю деревни. Проводил их до места, а сам не заходил туда, вернулся в тепло, в дом.

— Пусть молодёжь повеселится, кто знает, что будет завтра?! — сказал я хозяйке. В ответ она бросила на меня косой взгляд.

— И с немцами вот так же эти девушки танцевали, а сегодня с нашими танцуют, что им! — заметила презрительно и сурово.

Да, что принесёт нам завтра? 

Путь на Большие Жабны 

Утро выдалось сегодня солнечное. На небе — ни облачка. Все хорошо выспались, встали, помылись. Я почистил зубы, достав после небывало длительного перерыва зубной порошок и щётку.