Борис Сичкин - Я из Одессы! Здрасьте!

До Воронежа нужно было ехать поездом двое суток, обратно — двое, день там — итого, пять суток. Надо было упросить начальника, чтобы он отпустил лучшего солиста на пять суток. Юра был у начальника в почёте и ходатайствовал за нашего друга. С трудом мы уговорили отпустить Дарчука.

Дарчук собрался в дорогу. Я напутствовал его. Главное, в дороге не спать. У кого окажется чертёж этого танка, тот и победит. В приёмной главного изобретателя я посоветовал Дарчуку не распространяться, а добиваться личной встречи с генералом. Шпионы бывают и в штабах.

— Когда зайдёшь к генералу, — советовал я, — покажи ему чертёж. Расскажи, как работает танк в разных ситуациях. Если генерал попросит оставить чертёж, ни за что не оставляй! Дарчук уехал. Мы ждали его с нетерпением. Через пять суток он явился. Мы уединились в лесу, и он начал рассказ.

— Я все ночи не спал. Записался на приём к генерал-полковнику. Чертёж никому не давал в руки. Зашёл к генералу, он со мной любезно поздоровался и спросил, по какому я вопросу. Я ответил, что изобрёл летающий и плавающий танк. Он на меня пристально посмотрел, на его лице было изумление. Он меня спросил: «Это у вас чертежи?» Да, ответил я.

Я открыл чехол, вытащил чертёж и начал ему объяснять, как работает танк в разных качествах. Он ни слова не сказал, только предложил мне оставить чертёж. Я ему сказал: нет, чертёж я никому не оставлю.

— Скажи, пожалуйста, а Сталину ты оставил бы чертёж?

— Да, Сталину бы я оставил.

— Тогда надо ехать к Сталину в Москву. На этот раз Юра Тимошенко не выдержал, с ним началась истерика. Он не хохотал, а рыдал. Я, глядя на него, тоже. Дарчук, держа в руках свой чертёж и падая от бессонницы, понял, что стал жертвой розыгрыша. Он рассердился, выругался и ушёл. Месяц он с нами не разговаривал, но потом я его убедил, что нам, артистам, сам Бог велел шутить. Убедившись, что мы никому не рассказали о случившемся, он сменил гнев на милость.

Поверьте, я бы отдал все, чтобы присутствовать при разговоре Дарчука с генералом.

МУШТРА

Бойцы и командиры любили артистов ансамбля. Нам всегда были рады на передовой. Каждый концерт, как правило, заканчивался банкетом. Своими выступлениями мы переносили людей в прежний, довоенный, мир, напоминали им родных и близких. На передовой не видели в нас солдат, мы были для них артистами. Зато тыловые служаки и службисты, видя наш неказистый облик, а большинство артистов так и не приспособилось к военной форме, приходили в неистовство. Особо притягивал их внимание наш танцовщик Коля Тараканов. Офицеры комендатуры видели в нём неисправимого хулигана. Дело в том, что Коля принципиально не застёгивал гимнастёрку и ходил без головного убора, держа пилотку в руке.

Как-то мы направлялись на концерт в Дом офицеров, который соседствовал с комендатурой. Как назло, по дороге столкнулись с комендантом. Он остановил нас за неряшливый вид и препроводил в комендатуру. Ситуацию усугубило то, что Коля Тараканов говорил с ним своим независимым голосом, и комендант решил нас примерно наказать. Экзекуцию он поручил старшине-служаке, дав примерно такое наставление:

— Научи их, как нужно ходить, как нужно приветствовать офицеров, как военная форма должна быть заправлена. Короче, погоняй их часа два до концерта.

Мы вышли из комендатуры. Зрители на концерт уже начали собираться. Судя по всему, нам предстояло выступать дважды.

Старшина скомандовал:

Смирно! Вольно! Налево! Направо! Кругом!

Мы с Таракановым карикатурно выполнили приказ. Старшина возмутился, все повторилось снова. Я обратился к нашему мучителю:

— Товарищ старшина, мы артисты и никогда не проходили строевую. Мы не знаем самых простых вещей, но мы хотим знать. Помоги нам, и мы тебе будем очень благодарны.

Старшина согласился. Я скомандовал:

— Смирно! Вольно! Налево! Старшина проделал все безукоризненно. Подаю новую команду:

— Покажи присутствие офицера. Старшина вытянулся во фрунт и двинулся, чеканя шаг. дальше он показал, как следует приветствовать генерала, знамя части и т.д.

Толпа с любопытством наблюдала за марширующим служакой. Доносились шутки и комментарии. Мой товарищ по наказанию улёгся на травке и, лёжа, наблюдал за старшиной. Я подавал все новые команды:

— Я вышел случайно на улицу без головного убора. Как я должен приветствовать офицера? Старшина без запинки:

— Без головного убора солдат не имеет права отдавать честь, руки должны резко пойти по швам.

— Покажи, пожалуйста. Старшина замаршировал. Я крикнул:

— Офицер слева! Старшина резко повернул голову в сторону воображаемого офицера. Я крикнул:

— Кругом! Старшина повернулся на сто восемьдесят градусов и направился ко мне. Он был мокрый от пота.

Толпа от смеха перешла на хохот. Старшина вошёл в раж и был готов продолжать урок, не чувствуя подвоха.

Я гонял его около часа. Не знаю, чем бы это всё кончилось, если бы не вмешался комендант.

Он выглянул из окна и зло крикнул старшине:

— Идиот! Иди в комендатуру. Они же издеваются над тобой! Старшина был в полном недоумении. После концерта Колю и меня долго не отпускали со сцены. Нас благодарили за два спектакля.

ЮРА ТИМОШЕНКО

Среди нас чаще других жертвой ретивых служак становился Юра Тимошенко. В ансамбле он был в образе банщика Мочалкина, а его партнёр Фима Березин — повар Галкин. Их интермедии, куплеты, скетчи проходили на ура. Но одна беда — Тимошенко как никому другому не шла военная форма. В форме Юра напоминал огородное пугало. Поверьте, в моей оценке нет и капли преувеличения. Его часто задерживали патрули и доставляли в комендатуру. Правда, признав в нём знаменитого комика, отпускали.

Юра всегда возмущался:

— Я артист, а не военный человек. Что они ко мне пристают? Его мечтой была специальная военная форма для артистов, чтобы никто нас не путал. Я это запомнил и как-то, встретив Тимошенко, сказал радостно ему:

— Юра, ты читал газету «Красная звезда»? И, не дав ему опомниться, сообщил ошеломляющую новость.

— Выходит новая форма для военнослужащих артистов, — импровизировал я. — Брюки из синего полотна, чёрные туфли, китель защитного цвета на двенадцать пуговиц посередине, золотой погон, а на нём — лира.

Юра забыл, с кем имеет дело. Новость обрадовала его. Вероятно, он надеялся, что новая форма оградит его от неприятностей…

Он ушёл счастливый, сообщая всем о новой форме. На радостях он даже сунулся с описанием формы к нашему начальнику.

Начальник оборвал его восторги:

— Кто тебе это сказал?

— Сичкин прочитал в газете.

— Юра, кому ты поверил? Милый, симпатичный Тарапунька был до слёз огорчён моим розыгрышем. Мне так было жаль