Пират ее величества. Как Фрэнсис Дрейк помог Елизавете I создать Британскую империю - Лоуренс Бергрин
Казалось, после смерти королевы Марии Елизавете вряд ли хватит сил остановить поднявшуюся католическую волну. Елизавета получила хорошее образование и принадлежала к роду Тюдоров, но в свои 25 лет была неопытна и неизвестна публике – не воительница и не религиозная подвижница, а просто молодая протестантка, обреченная сгинуть в безвестности замужем за католиком. Венецианский посол писал, что Елизавета I «обладает большим изяществом тела и ума, хотя ее лицо можно назвать скорее приятным, чем красивым». Она всеми способами «скрывала свою веру [протестантизм] и вела себя как добрая католичка». Но ей мешал не только вопрос религии – нарекания вызывал и ее пол. После опустошения, принесенного Кровавой Мэри, множество англичан отнюдь не горели желанием увидеть на престоле новую королеву. В 1558 г. Джон Нокс, основатель пресвитерианской церкви в Шотландии, писал: «Более чем чудовищно по своей природе, что женщина должна править и иметь власть над мужчиной». Он не мог заставить себя помыслить о том, что таких «чудовищ» может быть двое.
Но Елизавета I собиралась решительно посрамить скептиков. Она хотела, чтобы все они поверили в свою королеву – то есть в нее. Извилистый путь к трону, несомненно, повлиял на ее характер, научив обращать неприятности в свою пользу. Она не унаследовала тиранического темперамента отца, хотя при исполнении монарших обязанностей могла проявить безжалостность. В государственных делах она много колебалась и строила планы, всегда оставляя для себя возможность сменить курс. Она старалась соответствовать представлениям и ожиданиям людей: могла вести себя то благочестиво, то кощунственно, представать девственной и соблазнительной, участливой и жестокой. В своем правлении она словно шла по скользким камням, но всегда умудрялась сохранять равновесие и крайне редко спотыкалась. Может показаться, что ей просто везло, но это везение рождалось из неусыпной бдительности и умения предвидеть. Она обладала редкой способностью учиться на чужих ошибках и никогда не считала себя (и не позволяла другим считать себя) чем-то одним, как это делала Мария. Столь же решительно она отрицала для себя возможность выйти замуж и подчиниться супругу. Нередко казалось, что она не слишком охотно распоряжается своей властью, но она всегда сохраняла за собой превосходство, даже если для этого приходилось несколько раз изменить свое решение. Она черпала силу в гибкости и сдержанности и прекрасно понимала, что имел в виду Никколо Макиавелли, когда призывал правителей «воздерживаться от угроз и разных презрительных высказываний, ибо ни то ни другое не ослабляет врага – угрозы лишь делают его более осторожным, а все прочее возбуждает ненависть и жажду мести».
Коронация Елизаветы II 15 января 1559 г. продемонстрировала, что она умеет воодушевлять толпу. Церемония прошла под эгидой Римско-католической церкви и стала последней подобной церемонией на латыни. В честь коронации устроили пять пышных процессий – елизаветинцам очень нравились маскарады и всевозможные представления, и королева хотела сразу дать людям понять, чего ждать от ее правления. Елизавета подчеркнула, что она истинная англичанка, а не наполовину испанка, как ее сводная сестра Мария, и отстранила от участия в празднованиях всех иностранных купцов. И она вернула доброе имя своей опозоренной матери Анне Болейн. Это были не просто формальные церемонии – из них возникли те магия и мистика, которые всегда находили особый отклик у англичан. Елизавета оживила гибнущую монархию и сосредоточила ее силу в своих руках. Наблюдая за коронационными торжествами, живший в Англии итальянский дворянин отметил умение Елизаветы лично общаться со своими подданными: «Она охотно и с радостью оборачивалась к каждому с самой широкой улыбкой на лице и посылала им тысячу приветствий, чем, на мой взгляд, перешла все границы серьезности и приличия».
Поведение Елизаветы I объяснялось убежденностью в том, что устойчивость ее правления зависит не только от мнения церкви, но и от поддержки народа. Она намеревалась действовать заодно со своими подданными. Наблюдая этот всплеск английского патриотизма, испанский посол в Англии Гомес Суарес де Фигероа, граф де Фериа, предупреждал короля Филиппа II: «Она весьма тщеславная и умная женщина. Вероятно, ее хорошо обучили разбираться в том, как вел свои дела ее отец, и я очень опасаюсь, что она отнюдь не будет сговорчивой в религиозных вопросах, поскольку, как я вижу, она намеревается править через мужчин, которых считают еретиками, и все женщины из ее окружения, как мне сообщили, также явные еретички». Кроме того, Фериа нашел еще одну причину, по которой Филиппу следовало опасаться Елизаветы: «Она крайне возмущена тем, что ей пришлось претерпеть при жизни королевы. Она очень ценит простых людей, и я уверен, все они на ее стороне». Более того: «Она заявляет, что именно народ поставил ее в ее нынешнее положение, и не признает в этом заслуги ни Вашего Величества, ни знатных людей своего королевства, хотя все они, как она сама заявляла, прислали ей свои уверения в верности. В самом деле, во всем королевстве нет ни одного еретика или предателя, который с радостью не поднялся бы из могилы, чтобы встать на ее сторону». Из всего этого он делает вывод: «Она не позволит никому собой распоряжаться» – особенно церкви и королю Филиппу. С точки зрения Испании королева-отступница олицетворяла собой назревающую катастрофу.
Это было особенно верно еще и потому, что Елизавета I стала первой незамужней королевой Англии. Множество недоброжелателей в Англии и по всей Европе видели в ней прежде всего еретичку. Кроме того, она была узурпаторшей, и вдобавок незаконнорожденной. Наконец, она была, разумеется, женщиной. В свете всего этого ее притязания на английский престол выглядели довольно бледно. Если бы она вышла замуж и родила сына-преемника, престол мог вернуть себе некоторую степень легитимности, но в этом случае ей пришлось бы уступить гипотетическому супругу
