Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки - Александр Анатольевич Васькин
Константин Георгиевич был все же уникальным человеком! Подлинный интеллигент, никого не предал. В писательских мемуарах не найти ни одного укоряющего слова. Кирилл Арбузов, сын драматурга Алексея Арбузова, вспоминает: «Волею судьбы с Паустовскими наша семья прожила в одной квартире, хоть и за перегородкой, восемь лет. Константин Георгиевич был человеком настолько духовно прекрасным, что даже злое ворчание соседки по коммуналке при его появлении в коридоре иссякало, и обычные склоки прекращались начисто. А как восхитительно было, когда Паустовский и отец затевали разговоры на творческие темы!»{28} И таких свидетельств – немало.
Творчество Константина Георгиевича Паустовского относят к так называемой лирической прозе. Наиболее известны его произведения, посвященные описанию российской природы, наполненные тончайшей пейзажной лирикой. Талант писателя раскрылся еще до войны – в цикле рассказов «Летние дни» (1937), повести «Мещёрская сторона» (1939), а наиболее масштабное его произведение – «Повесть о жизни», создававшееся почти два десятка лет, с 1946 по 1963 год. Паустовский отличался активной жизненной позицией, в период оттепели не скрывал своих антисталинских настроений. В русле лирической прозы писали и более молодые его коллеги, на которых творчество Константина Паустовского оказало большое влияние – это Юрий Казаков, Юрий Трифонов, Юрий Нагибин, Владимир Солоухин и другие.
Даниил Гранин вспоминал о встречах с Паустовским в Дубулты как об одном из самых ярких эпизодов своего пребывания на Рижском взморье:
«Вечерами мы собирались у него в шведском домике у камина. Но и днем Паустовский принимал приглашение погулять, посидеть, поболтать. Казалось, ему нечего делать. Как-то я спросил его, почему он неплотно притворяет дверь к себе в комнату. Он виновато усмехнулся: “А может, кто зайдет?” Прекрасное настроение беспечности и незанятости окружало его… Между тем за месяц пребывания в Дубулты он написал больше, чем все мы: Юра Казаков, Эм. Миндлин, я, хотя мы экономили каждый час и работали в полную силу»{29}.
Прозаик Эммануил Миндлин запомнил раннюю прибалтийскую весну 1957 года и Паустовского, с интересом рассматривающего местных белок: «Дубултские белки были еще не пуганы. Они спускались на нижние ветви деревьев и бисерными глазками безбоязненно смотрели на нас. По пути от нашего дома у фонтана в столовую мы обыкновенно сворачивали с дорожки в сторону, чтобы полюбоваться белками. Стояли втроем – Паустовский, Гранин и я… Как-то мы устроили вечеринку в комнате Паустовского: шесть-семь человек пили коньяк под дьявольски вкусную рыбку копчушку – неизменное прибалтийское лакомство»{30}.
А проделки местных белок Константин Георгиевич описывал в письме своему сыну Алексею 16 февраля 1955 года: «Я нашел на пляже мячик, который забыл Кирилл Арбузов. Белочки играли им в футбол и сильно его поцарапали своими когтями»{31}.
Случалось, что белки мешали Константину Георгиевичу работать, отвлекая его: «Сегодня была драка белки с дятлом. Белка, должно быть, спала в своем дупле, а дятел сел на соседнюю ветку и начал изо всех сил долбить. Белка выскочила взъерошенная, разъяренная и бросилась на дятла. Он начал вертеться вокруг ветки и отбиваться и, в конце концов, победил. А вчера белка ободрала кору на липе, надрала лыка, скатала его в маленький сноп и очень ловко, перебрасывая его с ветки на ветку, утащила в дупло, на подстилку» – из письма жене Татьяне Паустовской от 12 марта 1957 года{32}. В этом же письме Паустовский сообщает, что «вчера переехал в Шведский домик, где жил в прошлый раз (до этого я жил в большом доме, довольно шумном и не очень уютном). Здесь же полная тишина, очень уютно и в окно видно море. Оно каждую ночь замерзает, а к полудню оттаивает и шумит. Снег почти сошел, днем уже в пальто жарко».
Интересная бытовая подробность, о которой пишет Эммануил Миндлин: «Баня в нашем дубултском писательском доме работала раз в неделю, рассчитана была на двоих, и мыться ходили по двое. Вот мы и пошли вдвоем с Паустовским. В жарко натопленной баньке, в пару и в клочьях мыльной пены, когда терли друг другу спины, он вдруг стал читать фетовские стихи. Мыльная пена хлопьями срывалась с моей мочалки, шлепалась на мокрые стены, пузырчатыми белыми струйками стекала на шашечки пола. Я замер с мочалкой в руках, чтобы звонкое поскрипывание мочалки и всхлипывающие шлепки мыльных клочьев по стенам не перебивали родниковой музыки фетовских поэтических строк». Дочитав, Паустовский спросил: «Любите ли вы Фета?» И услышав от соседа по бане отрицательный ответ и «выхватив из моих рук намыленную мочалку, Паустовский принялся яростно тереть мою спину и, задыхаясь в пару, хрипло кричал, что прекрасное не может не быть помощником в жизни. А раз Фет прекрасен…». Впоследствии Константин Георгиевич часто вспоминал время, проведенное на Рижском взморье. «Как мне не хватает Дубултов, разговоров с вами, снежного моря, лукавых глаз Гранина», – писал он Миндлину.
В непринужденной творческой атмосфере находилось время и для шуток. Однажды Даниил Гранин решил разыграть Константина Георгиевича, отпечатав на машинке письмо с якобы приглашением «дорогого писателя К. Г. Паустовского» на праздничный вечер местного молочного завода к Международному женскому дню 8 Марта. Об этой смелой затее знали и соседи по столу – Эммануил Миндлин и Юрий Казаков. И что же? Розыгрыш обернулся настоящим праздником – когда Паустовский пришел в заводской клуб, женщины его встретили так, словно действительно ждали. Константин Георгиевич провел прекрасный вечер. На розыгрыши он не обижался.
А Юрий Казаков, похоже, вспоминал и те самые мартовские дни: «Я не бывал в Дубултах летом и осенью, но весной там прекрасно! Почему-то много солнца, легкий морской воздух, заколоченные дачи, дома отдыха закрыты, кругом безлюдно, да и в Доме творчества обычно человек пятнадцать народу. Ранней весной там хорошо работается»{33}.
После смерти Леонида Тубельского в 1961 году его вдова продолжала приезжать в Дубулты – путевки помогал доставать Сергей Михалков. А когда Дзидра Эдуардовна познакомилась с директором Литфонда Латвийского союза писателей Эльвирой Затис, проблем с посещением Дома творчества в самые загруженные месяцы лета вообще не стало. В хороших отношениях она была и с директором Михаилом Бауманом. Как-то раз, летом 1965 года он попросил ее об одолжении – Союз писателей пригласил отдохнуть в Дубулты самого Генриха Бёлля – классика западногерманской литературы. Ехать за ним надо было утром, на вокзал