Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки - Александр Анатольевич Васькин
Ежегодно в ночь на 24 июня латыши отмечают праздник Лиго – вливались в него и писатели. Местные жители разводили костры, пели песни, плели венки из дубовых листьев, угощались и атрибутами праздника: специально приготовленным сыром с добавлением тмина и сваренным домашним пивом. В лесу искали цветки папоротника. Апофеоз наступал к ночи. Дзидра Тубельская вспоминает: «Вдоль берега уже полыхали костры, горели высоко на шестах смоляные бочонки. Парни подгоняли девушек к костру и заставляли их прыгать через огонь, ударяя по ногам пучками аира. Внезапно один из юношей подбежал ко мне, схватил за руку и потянул к костру. Я, недолго думая, подобрала юбку и вихрем пронеслась над пламенем». Приезжавшие в июне в Дубулты писатели и через много лет становились свидетелями соблюдения латышами этой замечательной традиции – сегодня праздник Лиго трактуется в школьных учебниках латвийской истории как своеобразный протест против советских порядков. Догадайся об этом советские литераторы, – и вряд ли бы они решились прыгать через пылающий огонь, да и призадумались бы: чего это латыши их в этот костер тащат…
В Дубулты в 1950-е годы зачастили московские артисты – Рубен Симонов, Юрий Яковлев, Людмила Целиковская, Николай Охлопков, Лев Свердлин. Естественно, что для них Дом творчества превращался в пансионат, они не сочиняли после завтрака, а загорали и гуляли. Случались между отдыхающими и романы.
Вполне закономерным было появление в Дубулты и ученых – их жизнь и работа также была в центре внимания советских литераторов. Взять хотя бы популярные книги Даниила Гранина, в том числе «Иду на грозу», где в персонаже профессора Данкевича угадывается знаменитый ученый Лев Ландау, лауреат Нобелевской премии по физике. «Помню встречи с Львом Ландау в писательском Доме творчества на Рижском взморье. Он терпеть не мог, когда говорили, что он “второй физик мира после Эйнштейна”, – вспоминал Анатолий Алексин. – Что за нумерация? А если кто-то и считает всерьез, что я “второй”, это вовсе не значит, что мы выстроились один за другим, что я дышу ему в спину. Это лишь значит, что, по мнению некоторых, между нами никого нет. Вот и все… Хоть и с этим я категорически не согласен!»{25} Приходил Ландау и на писательский пляж, где однажды поучаствовал в импровизированном споре о происхождении Бога.
В советских кинокартинах 1950-х годов мы видим, что весьма распространенной формой мужской одежды на отдыхе были пижамы – в них не только спали, но и носили в поезде, выходили на пляж с полотенцем через плечо, в больших белых панамах. Пижамы шили из яркого полосатого сатина. И потому большое внимание привлекали на пляже те, кто появлялся не в пижаме, а в редких тогда шортах. Это был особый шик. Одним из тех, кто послужил своеобразным зачинателем новой пляжной моды в Дубулты, стал Адриан Рудомино, очень интересный человек и собеседник (сын основательницы Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы Маргариты Ивановны Рудомино). Прекрасная половина Дома творчества почему-то сочла его итальянцем и даже разведчиком (бойцом невидимого фронта!). Вот что означало тогда появиться на пляже в шортах.
С именем Дзидры Тубельской связана постройка в Дубулты теннисного корта. Этот (лишь на первый взгляд) привилегированный вид спорта был весьма распространен среди советской политической элиты и примыкающей к ней тонкой прослойки творческой интеллигенции. Любили «погонять» друг друга и советские писатели. Как пишет Надежда Кожевникова, дочь Вадима Кожевникова (автора романа «Щит и меч» и большого писательского начальника), об одном из таких же литературных генералов: «Классный, отличный теннисист. Лощеный, холеный, ракетка – супер, форма – с иголочки. На корте партнерши его – блондинки, сплошные блондинки»{26}.
Теннисные состязания начинались обычно после четырех часов пополудни. Солнце уже катилось к закату и не так пекло, как днем. А на Рижском взморье, кому-то кажущемся холодным, оно коварное: нетрудно и обгореть. На теннисном корте в Дубулты часто видели поэта Сергея Григорьевича Острового, в 1969–1988 годах возглавлявшего Федерацию тенниса РСФСР. Среди литераторов это была даже более почетная должность, чем секретарь Союза писателей. Секретарей куча, а теннисная федерация одна. Сергей Островой известен как автор стихов, ставших популярными песнями, – «У деревни Крюково», «Песня остается с человеком», «Зима» («Потолок ледяной, дверь скрипучая») и т. п. Само собой, писал он и о теннисе. А ветераны отечественного спорта по сию пору с благодарностью вспоминают его деятельность во главе теннисной федерации.
Сергей Островой нередко побеждал своих соперников на теннисном корте. И много сочинял. О его плодовитости ходили легенды. Литературовед Геннадий Григорьевич Красухин вспоминает:
«В нашей “Литературной газете” печатался часто. Но наш отдел тут ни при чeм. Ни при чeм и оказывался отдел публикаций, когда отделили его от нашего отдела русской литературы. Потому что ни туда, ни туда Островой стихов не носил. Они поступали в отдел от Чаковского (главный редактор газеты. – А. В.). Александр Борисович присылал обычно довольно толстую пачку стихов и просил отобрать то штук пять для отдельной подборки, то пару стишков (его выражение) для коллективной. Зачем это было нужно Чаковскому? Нет, он не был поклонником поэтического таланта Острового. Но он по несколько раз в неделю играл в теннис. Чаще всего с Островым. Тот играл почти профессионально… Вот и вручал Островой ему свои толстые пачки после игры»{27}.
В теплое время года на корте в Дубулты было тесно от игроков, благо что сооружен он был по всем правилам: покрытие сделали из специального материала – теннисита, утрамбовали катком, разлиновали на зоны и повесили сетку. От желающих погонять мяч отбоя не было, порою приходилось записываться в очередь. Среди завсегдатаев теннисного корта были драматурги Морис Слободской и Борис Ласкин, а также Юрий Любимов. Латвия в те годы славилась своими отменными теннисными кортами. А в Дубулты чуть ли не каждый день наведывались и местные девушки-теннисистки, неизменно привлекая внимание писателей, приезжавших без жен. Те, кто не играл, наблюдали за игрой со скамеек, мест на которых едва хватало. Было весело.
Однажды, приехав в несезон, в холодном марте, Дзидра Тубельская познакомилась с Константином Паустовским. Ее с дочерью Викторией поселили в Охотничьем доме. Нельзя сказать, что народу было
