Сталинский дом. Мемуары - Дзидра Эдуардовна Тубельская
На рытье окопов я сильно надорвалась. Началось внутреннее кровотечение. Меня отправили вместе с несколькими ранеными ребятами обратно в Москву. После долгого тряского пути наш грузовичок наконец доехал до Москвы.
Нам с Женей оставалось быть вместе чуть больше двух недель. Мы с Еленой Сергеевной проводили его на место сбора. Никто и не подозревал, что это наша последняя встреча с Женечкой как мужа и жены. Жизнь так распорядилась.
Наступила осень 1941 года. Надо было думать, чем заняться. О продолжении учебы в институте не могло быть и речи. Часть нашей группы уже ушла на фронт, часть еще не вернулась с рытья рвов. Да и шли слухи, что новый учебный год будет продолжен где-то в эвакуации, куда якобы направляют институт.
Я все никак не могла добиться никакого ответа на все мои вопросы о местонахождении отца и его судьбе. Каждый раз получала в окошечке один и тот же ответ: следствие продолжается, переписка не разрешается, местонахождение неизвестно. Для получения такого стереотипного ответа приходилось простаивать в очереди целую ночь. Увы, таких, как я, было великое множество.
Мама поступила на работу на швейную фабрику шить белье для солдат. Она работала в ночную смену, и мы почти не виделись.
В Ржевском стало совсем пусто. Марьяна Алексеевна с маленькой Машей уехала в эвакуацию.
Евгений Александрович почти не бывал дома, часто оставался ночевать на работе. Я мучилась неопределенностью. Мои «негритянские» переводы кончились, и я сидела без дела и без денег.
Однажды Елена Сергеевна позвонила в Ржевский и попросила меня зайти к ней, купив по дороге бутылку водки. Меня это чрезвычайно удивило. Когда я прибежала с бутылкой на Фурманова, я увидела спящего тяжелым сном на диване Александра Фадеева[11]. В комнате чувствовался запах перегара. Я никогда раньше не видела Фадеева у Булгаковых. Елена Сергеевна несколько сбивчиво сказала, что Александр Александрович у кого-то в доме напился и затем постучался к ней, попросив разрешения немного полежать. Так он находится у нее уже второй день.
Через пару дней Елена Сергеевна опять позвонила и сказала, что может предложить мне поехать с ней и Сережей в эвакуацию в Ташкент. В Москве участились воздушные тревоги, на улицах пахло дымом — это различные учреждения, покидая Москву, сжигали свои бумаги. С наступлением темноты город вообще замирал. Окна домов были тщательно затемнены. Фонари на улицах не горели. Все чаще и чаще объявляли воздушную тревогу. Я обычно в бомбоубежище не спускалась. Лишь пару раз, когда Марьяна Алексеевна еще не уехала, я с маленькой Машей на руках по ее просьбе спускалась в ближайшее бомбоубежище.
Услышав о предложении Елены Сергеевны, Евгений Александрович посоветовал мне согласиться. Мама тоже настоятельно просила меня не отказываться. Оказалось, что предложение об эвакуации Елены Сергеевны исходило от Фадеева. Он руководил отправкой писателей в Ташкент. Через несколько дней Фадеев позвонил Елене Сергеевне и сообщил, что наш отъезд назначен на 16 октября. Он уже включил ее, Сережу и меня в список эвакуируемых.
Октябрь 1941 года выдался холодным. Уже в десятых числах кое-где припорошил снежок. Дул сильный промозглый ветер. Накануне днем мы с Еленой Сергеевной перевезли в архив ящик с рукописями Михаила Афанасьевича. Естественно, она боялась оставлять рукописи в пустой квартире.
Евгений Александрович обещал предоставить нам свою машину и шофера для доставки на вокзал. Поезд отходил поздно вечером. Я заранее привезла свой чемодан к Елене Сергеевне. В кромешной тьме мы заперли квартиру на Фурманова и спустились на улицу к ожидавшей нас машине. Елена Сергеевна попросила по дороге свернуть к Никитскому бульвару. Я сразу даже не поняла, что ей там понадобилось. Лишь подъехав к знакомому дому, я сообразила, что Елена Сергеевна хотела увидеться с Витой Лазаревной, ее косметичкой Елена Сергеевна велела мне подняться наверх и взять приготовленный для нее сверток. Этот сверток оказался объемистой корзиной, наполненной кремами и и лосьенами. Даже в такой момент Елена Сергеевна продолжала думать о красоте своего лица!
По пустынным улицам Москвы мы добрались до Комсомольской площади и свернули к боковому подъезду вокзала. Выгрузились из машины и пошли вперед с вещами по перрону среди снующих теней множества людей. Тут перед нами возник Фадеев и велел следовать за ним. Так мы и пошли гуськом — Елена Сергеевна с Фадеевым впереди, мы с Сережей за ними, замыкал группу адъютант-водитель с чемоданами. Впереди уже маячил темный состав. Фадееев уверенным шагом двигался вперед и остановился у одного из вагонов. Сказав что-то стоявшему в дверях вагона человеку, он провел нас внутрь. Это был мягкий купейный вагон. В купе кроме нас троих оказалась Софа Магарил, актриса, жена режиссера Козинцева. Поезд еще долго стоял. Попрощавшись, ушел адъютант. Фадеев о чем-то тихо разговаривал с Еленой Сергеевной в коридоре. Вскоре ушел и он. Поезд наконец тронулся и медленно пополз в далекий путь. Сережа мгновенно заснул, а нам с Еленой Сергеевной не спалось. Угнетала полная неизвестность того, что ожидает нас в конце пути. Надолго ли мы прощаемся с Москвой? Все говорили шепотом. В вагоне не горел ни единый огонек. За окном тоже полнейший мрак. Мы даже не увидели, где кончились городские дома.
Наступил первый день долгого пути. С трудом кое-как умылись под тонкой струйкой воды из умывальника. Сережа запросил кушать. Мы захватили с собой имевшиеся в то время в магазинах сушки, сухарики и банки с крабами. До сих пор не могу понять, почему на прилавках Москвы громоздились горы банок с крабами. Встала проблема, как заварить кофе или чай, где и во что взять кипяток. Я уже не помню, кто из нас додумался захватить чайник, я или Елена Сергеевна. Скорее всего, я. Аукнулся мой недавний опыт рытья окопов. Проводник сказал, что кипяток я смогу набрать только во время остановки поезда на ближайшей станции. С чайником в руках я терпеливо стояла поближе к выходу, чтобы успеть тут же ринуться к вокзалу, к заветному крану с кипятком. Как только поезд остановился, я со спринтерской скоростью понеслась по перрону к видневшемуся вдали пару от кипятка. Быстро наполнив чайник, я с той же скоростью побежала обратно, ибо смертельно боялась отстать от поезда. Никто ведь не мог сказать, сколько он будет стоять на этой станции.
Уже в первый день в нашем купе стали появляться знакомые Елены Сергеевны из соседних купе и вагонов. Одним
