Он мерил жизнь особой меркой - Николай Григорьевич Михайловский
Командующий выслушивает его доклад и очень спокойным голосом приказывает снова идти в море, найти конвой и атаковать его. Чего бы это ни стоило!
Он вешает трубку, ходит по кабинету и думает, правильное ли принял решение. Ведь ясно, что Шабалин не обманул его, доложив, что потерял своих, отстал и потому не мог выполнить боевое задание. Кого найдет он в такую погоду? И не мудрено заблудиться в ночную пору. А все-таки… Может быть, обманул?.. Может, струсил? Когда остальные катера вели бой, когда люди смотрели в глаза смерти, он, Шабалин, прятался за их спинами! Головко вспомнил свою утреннюю встречу с ним, вспомнил, какое чувство доверия он всегда вызывал в нем. Арсению Григорьевичу вдруг стало стыдно.
Нет, Шабалин не мог обмануть! Он, конечно, отстал. Он вернулся на базу и тяжело переживал свою ошибку. Возможно, в эти минуты ему легче было вовсе не вернуться с задания, чем стоять перед командиром бригады, не смея поднять голову, и тем более давать объяснение по телефону командующему флотом. И, пожалуй, несправедливым было то приказание, которое отдал ему Головко.
Было три часа ночи. Телефон молчал, а как хотелось, чтобы он позвонил и с базы торпедных катеров сообщили хорошие вести!
Не может успокоиться Головко, щемит сердце, глаза следят за бегом секундной стрелки корабельных часов. Наконец, не вытерпев, он звонит комбригу и спрашивает, стараясь не — выдать беспокойства:
— Что у вас нового?
— Ничего. Наверное, попали в беду, товарищ командующий.
— А я убежден, что все будет в порядке. Подождем, — отвечает Головко спокойно.
Около четырех телефон зазвонил, и командир бригады повеселевшим голосом доложил, что Шабалин вернулся с победой: два часа спустя, после первого налета наших катеров, он нашел тот же самый конвой, пристроился ему в «хвост» и, выбрав удачный момент, быстро и точно произвел атаку, пустив на дно два немецких корабля.
Головко выслушал доклад и как-то сразу ощутил усталость от всех треволнений. Пора бы отдохнуть, но на столе лежали срочные донесения. Он пошел в умывальную комнату — струя холодной воды вернула ему бодрость — и снова сел за стол.
Все выше и выше уходили от земли звезды. Скоро они растаяли совсем, и в Полярном занялся новый день…
После этого боя Головко встретился с Шабалиным, и тот подробно доложил об атаке. Затем в дневнике командующего появилась исчерпывающая характеристика Шабалина: «Охотник без промаха, умеющий находить выгодное место для атаки и, главное, умеющий вовремя перед ней занять наивыгоднейшее для себя положение. С виду это неторопливый, почти флегматичный человек. Впрочем, не только с виду. При высадке разведывательно-десантных групп в тылу противника он спокоен и хладнокровен. Однако он преображается, как только наступает момент выхода в торпедную атаку. Тогда это страстный и к тому же, что особенно важно при скоротечном бое, быстрый исполнитель, на деле доказывающий правильность своих же расчетов. Надо всячески поощрять боевые способности Шабалина и заодно представить его к очередному званию. Слишком засиделся он в старших лейтенантах, хотя воюет лучше иного капитана II ранга…»
Друзья встречаются вновь
В Полярный прибыл с Тихоокеанского флота новый командир бригады торпедных катеров Александр Васильевич Кузьмин — товарищ Головко по училищу имени Фрунзе. В памяти Кузьмина остались вечера вопросов и ответов в знаменитом зале Революции. Самые «каверзные» вопросы задавал курсант Головко, бывали случаи, он и с лектором спорил, когда знал предмет и чувствовал свою правоту. А уж среди членов комсомольского бюро это был самый деятельный и авторитетный товарищ. Головко вышел в приемную и, не скрывая радости, долго сжимал руку старого товарища.
— Заходите, заходите, — сказал он, пропуская вперед Кузьмина.
Они сели в кресла и после обычных воспоминаний и выяснения, кто из общих товарищей где находится, как живет, приступили к делу.
— Я полагаю, сорок четвертый год будет годом разгрома гитлеровской группировки на Севере, и у нас к этому есть все возможности, — уверенно сказал Головко. — После Сталинграда противник уже совсем не тот. Да и мы-то стали другими. Получили новые корабли, наша авиация теперь господствует в воздухе. Что касается непосредственно вас, — продолжал командующий, — торпедных катеров у нас много и отныне они передаются под ваше командование. Народ там замечательный. Основная ваша задача — нарушать коммуникации противника. Только имейте в виду следующее: до сих пор торпедные катера использовались как ночное оружие. Сейчас надо готовиться к дневным действиям. Побольше плавайте днем, проводите учения, тренируйте людей. Наступать будем и днем, и ночью. Одна частность, — заметил Головко, посмотрев на Кузьмина особенно серьезно. — Нам очень нужно добыть «морского языка». Морского — понимаете, — который может сообщить, что делается в морских базах противника. Позарез нужно! И это поручается вам.
Кузьмин прибыл к месту новой службы, познакомился с катерниками. Люди тут были, как называл их командующий, морские орлы — опытные, бесстрашные воины: В. Н. Алексеев (впоследствии Герой Советского Союза, адмирал), В. А. Чекуров (после войны вице-адмирал), А. О. Шабалин (ныне контр-адмирал, дважды Герой Советского Союза), впоследствии ставшие Героями Советского Союза С. Г. Коршунович, Г. М. Паламарчук, В. М. Лозовский, А. И. Кисов, И. М. Желваков, В. И. Быков, Б. Т. Павлов, Г. Д. Курбатов. Если всех достойных перечислять, значит, составить поименный список офицеров и личного состава всей бригады торпедных катеров.
У Кузьмина сразу появилась масса забот, и порой нелегко было определить, что самое главное. Но командующий флотом, следивший за новым командиром бригады, постоянно напоминал: главное — это удары по конвоям противника. Вовремя послать катера, все предусмотреть, обеспечить успех боя.
Первое задание командующего Кузьмин выполнил: добыли «морского языка». Головко передал благодарность непосредственным исполнителям — катерникам Ивану Решетько и Виктору Чернявскому. А Кузьмину снова напомнил:
— Надо окончательно блокировать морские пути противника, чтобы ни один конвой не прошел в Пет-само и Киркенес.
И на бригаде катеров появилось много нового: катера на подступах к важнейшему вражескому порту — Лиинахамари — ложились в дрейф — ждали вражеские корабли или уходили на предельную дальность в море и искали встреч с противником. А обнаружив его, тут же шли в атаку.
Головко, находясь у себя на ФКП, по-прежнему слушает бои и, если нужно, мгновенно принимает решения. Характерный эпизод вспоминает А. В. Кузьмин.
В тот день его по какому-то делу вызвали в Полярный. Едва он переступил порог приемной командующего флотом, как услышал из кабинета голос Арсения Григорьевича:
— Скорей, скорей сюда! Катерники ввязались в драку, и, судя по всему, нелегкую.
Не получив еще с КП бригады доклада о
