Братья Швальнеры - Край спелого боярышника. Нерассказанная история России, ХХ век (в лицах)
Великий В. В. Набоков напишет после стихотворение знаменитое «Ялтинский мол» – название это станет нарицательным именем жестокости большевиков на долгие годы…
«В ту ночь приснилось мне, что я на дне морском…Мне был отраден мрак безмолвный;Бродил я ощупью, и волны,И солнце, и земля казались дальним сном.Я глубиной желал упитьсяИ в сумраке навек забыться,Чтоб вечность обмануть. Вдруг побелел песок,И я заметил, негодуя,Что понемногу вверх иду я,И понял я тогда, что берег недалёк.Хотелось мне назад вернуться,Закрыть глаза и захлебнуться;На дно покатое хотелось мне упастьИ медленно скользить обратноВ глухую мглу, но непонятноМеня влекла вперёд неведомая власть.И вот вода светлее стала,Поголубела, замерцала…Остановился я: послышался мне гул;Он поднимался из-за краяШирокой ямы; замирая,Я к ней приблизился, и голову нагнул,И вдруг сорвался… Миг ужасный!Стоял я пред толпой неясной:Я видел: двигались в мерцающих лучахПолу-скелеты, полу-люди,У них просвечивали груди,И плоть лохмотьями висела на костях,То мертвецы по виду былиИ все ж ходили, говорили,И все же тайная в них жизнь еще была.Они о чем-то совещались,И то кричали, то шептались:Гром падающих скал, хруст битого стекла…Я изумлен был несказанно.Вдруг вышел из толпы туманнойИ подошел ко мне один из мертвецов.Вопрос я задал боязливый,Он поклонился молчаливо,И в этот миг затих шум странных голосов…«Мы судим…» – он сказал сурово.«Мы судим…» – повторил он снова,И подхватили все, суставами звеня:«Мы многих судим, строго судим,Мы ничего не позабудем!»«Но где ж преступники?» – спросил я.На меня взглянул мертвец и усмехнулся,Потом к собратьям обернулсяИ поднял с трепетом костлявый палец ввысь.И точно сучья в темной чаще,Грозой взметенные летящей, —Все руки черныя и четкия взвились,И, угрожая, задрожали,И с резким лязгом вновь упали…Тогда воскликнул он: «Преступники – вон там,На берегу страны любимой,По воле их на дно сошли мыВ кровавом зареве, разлитом по волнам.Но здесь мы судим, строго судимИ ничего не позабудем…Итак, друзья, итак, что скажете в ответ,Как мните вы, виновны?»И стоглагольный, жуткий, ровный,В ответ пронесся гул: «Им оправданья нет!»
Чтобы не описывать эту мерзость дальше, позвольте привести еще одно стихотворение не менее великого Максимилиана Волошина. Оно называется «Терминология».
«Брали на мушку», «ставили к стенке»,«Списывали в расход» —Так изменялись из года в годРечи и быта оттенки.«Хлопнуть», «угробить», «отправить на шлёпку»,«К Духонину в штаб», «разменять» —Проще и хлеще нельзя передатьНашу кровавую трёпку.Правду выпытывали из-под ногтей,В шею вставляли фугасы,«Шили погоны», «кроили лампасы»,«Делали однорогих чертей».Сколько понадобилось лжиВ эти проклятые годы,Чтоб разъярить и поднять на ножиАрмии, классы, народы.Всем нам стоять на последней черте,Всем нам валяться на вшивой подстилке,Всем быть распластанным с пулей в затылкеИ со штыком в животе.
А теперь – в завершение – коротко о деятелях красного террора. Вот что вспоминает академик А. Дородницын о тех временах: «…как это не странно, но ни разу не было, чтобы комиссаром тех красноармейцев был русский, не говоря уже об украинце. Откуда я знаю о национальной принадлежности комиссаров? Мой отец был врач. Поэтому командование всех проходивших воинских соединений всегда останавливалось у нас. Наше село находилось недалеко от Киева, и до нас доходили слухи о том, что творила Киевская ЧК. Даже детей в селе пугали именем местного чекиста Блувштейна. Когда Киев и наше село заняли деникинцы, отец отправился в Киев раздобыть лекарств для больницы. Завалы трупов – жертв ЧК – ещё не были разобраны, и отец их видел своими глазами».
В книге Эрде «Горький и революция» (1922 года, Берлин) приводятся такие слова из обращения Горького к большевистскому правительству (по поводу того, что убийствами, пытками, осквернением святынь занимаются евреи):
– Неужели у большевиков нет возможности найти для этих, в общем-то «правильных» дел русских же и делать всё это русскими руками. Ведь русские, – сообщает он с тревогой, – злопамятны. Они будут помнить о еврейских преступлениях веками.
А также, что в своих «Записках» сын литературного приятеля Горького – Н. Г. Михайловского – поминает о разговоре с молодой чекисткою:
«…эта девятнадцатилетняя еврейка, которая всё устроила, с откровенностью объяснила, почему все чрезвычайки находятся в руках евреев.
«Эти русские – мягкотелые славяне и постоянно говорят о прекращении террора и чрезвычаек», – говорила она мне: «Если только их допустить в чрезвычайки на видные посты, то всё рухнет, начнётся мягкотелость, славянское разгильдяйство и от террора ничего не останется. Мы, евреи, не дадим пощады и знаем: как только прекратится террор, от коммунизма и коммунистов никакого следа не останется. Вот почему мы допускаем русских, на какие угодно места, только не в чрезвычайку…»
При всём моральном отвращении… я не мог с ней не согласиться, что не только русские девушки, но и русские мужчины – военные не смогли бы сравниться с нею в её кровавом ремесле. Еврейская, вернее, общесемитская ассировавилонская жестокость была стержнем советского террора…»27
Один из чекистов того времени сообщил Особой следственной комиссии белогвардейцев на юге России о принципах комплектования киевской чрезвычайки: «по национальностям можно смело говорить о преимуществе над всеми другими евреев». Важный факт, который и откроет наш следующий узел…
Узел четвертый. Евреи
Не только головы наши герои отрезали, но и руководили государством. А что? Власть же народная! Мы увидели уже, что сам Ленин был не способен что-либо строить, все его работы и деятельность говорят только о разрушении. Потому пригодились и строители, пусть малоопытные. Кто же они были такие?
Троцкий. Он же Лейба Абрамович Бронштейн. Исконно русский. Второй человек в партии и государстве. Занимал в разное время все ключевые посты в партии и государстве – наркома иностранных дел, наркомвоенмора (главная заслуга на этом посту – создание РККА), председателя Реввоенсовета. Руки в крови чуть выше локтя. Был реальным претендентом на власть после смерти Ленина. В 1922 году в составе РКП (б) сложилась ситуация, при которой Зиновьев и Каменев, лицезрея авторитет Троцкого среди народных и партийных масс и страстно желая власти, делают ставку на менее политически опытного и грамотного Сталина в надежде в дальнейшем отстранить его и управлять страной по праву регентства. Происходит раскол, приводящий к 1927 году к лишению Троцкого всех постов и к 1929 – высылке из страны. Жил в эмиграции, но постоянно кусал Сталина в печати, чем вызывал периодические приступы гнева. Опасаясь в преддверии войны использования врагами Троцкого как стяга борьбы против сталинизма, Иосиф Виссарионович заказал его убийство. Убит ударом ледоруба по голове в 1940 году в Мексике.
Зиновьев. Он же Герш Аронович Радомысльский. Исконно русский. Руководитель Ленинградского горкома КПСС. Во время Гражданской войны и после неё, Зиновьев, будучи «революционным диктатором» Петрограда с неограниченными полномочиями, выступал как главный организатор политики «красного террора» против петроградской интеллигенции и бывшего дворянства, вплоть до полного физического уничтожения «эксплуататорских классов». Среди интеллигенции, Зиновьев получил презрительную кличку «Гришка Третий» (после Григория Отрепьева и Григория Распутина). В частности, по постановлению Петроградского Совета в 1921 г. были расстреляны участники так называемого «заговора Таганцева», в том числе поэт Николай Гумилёв. В действительности, дело о заговоре было полностью сфальсифицировано органами Петроградской ЧК. В 1922 вместе с Каменевым и Сталиным образовал коалицию против Троцкого, не желая прихода к власти последнего (откуда такая нелюбовь к землякам, непонятно?). В 1934 году арестован и до 1936 года содержался в изоляторе, где успел перевести на русский язык «Майн Кампф» и стал писать Сталину письма униженно – пошлого содержания, например: «В моей душе горит желание: доказать Вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это… Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Вас и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом, что я понял всё, что я готов сделать всё, чтобы заслужить прощение, снисхождение…»28 Несмотря на столь рьяные и униженные мольбы о пощаде, был расстрелян 26 августа 1936 года (об этих расстрелах подробно мы будем говорить в следующей главе).
