Алексей Новиков - Впереди идущие

Тарантас знаменитого актера Щепкина уплыл в ночную темь. На путешественников обрушились дождь и холод. На станциях подолгу ожидали лошадей. Наконец измученные непогодой путешественники остановились в калужской гостинице, в номере с прокислым, застоявшимся воздухом.

Глава пятая

На улицах Калуги расклеены афиши о гастролях знаменитого московского актера. Вместе с Щепкиным Виссарион Григорьевич отправился на репетицию. Он оказался за кулисами провинциального театра и дивился, с какой неуемной энергией, терпением и добродушием учил Михаил Семенович калужских актеров. Они плохо понимали, чего он хочет. Декламировали свои роли неестественными, завывающими голосами и смотрели на Щепкина с затаенным страхом, как смотрят оробевшие провинциальные чиновники на заезжего столичного сановника.

Михаил Семенович останавливал репетицию и читал роли за партнеров. В пыльные кулисы тотчас врывалась жизнь. Репетиция затягивалась.

Белинский бродил по незнакомым улицам, потом, усталый, возвращался в холодный номер и не мог согреться.

– Сегодня мы ужинаем у губернатора, – объявил, вернувшись из театра, Щепкин. – А на ближайших днях вы сделаете знакомство с дамой, в которой сам Пушкин – свидетельствую о том достоверно – видел образец красоты и кладезь ума.

– По сведениям моим, – отвечал Белинский, – нынешнюю калужскую губернаторшу Александру Осиповну Смирнову когда-то действительно воспевали поэты. Могу еще дополнить, Михаил Семенович! Сия превосходительная дама, по точным справкам петербургских и московских вестовщиков, состоит в тесной дружбе с Гоголем.

– Сирена! – сказал Щепкин, зажмурившись, и как-то ловко растопырил руки, будто пытался удержать уплывающую сирену. – Однако же, – вдруг сказал он строгим тоном, – хотя Александры Осиповны в Калуге еще нет, нам надлежит вовремя прибыть на ужин к губернатору, куда приглашены вы вместе со мной.

– Небывалое происшествие! – Белинский рассмеялся. – Даже во сне не предполагал ужинать у губернатора! Но поскольку видят во мне хвост славной кометы, именуемой Щепкиным…

– Хвост?! – перебил Щепкин. – Послушали бы вы, батенька, как приставали ко мне здешние чиновники, сбежавшиеся в театр! «Неужто; говорят, приехал с вами тот самый Белинский?» Кто же из нас комета, а кто хвост? Впрочем, сами увидите, как станут наставлять на вас в театре лорнеты и зрительные трубки. Калуга нынче тоже кое-что читает!

У губернатора состоялся ужин, а на следующий день – обед. Только Александра Осиповна все еще была в отъезде. Спасибо Щепкину – он разговаривал за губернаторским столом и за себя и за Белинского.

А в театре, на первом же спектакле, заметил Виссарион Григорьевич многие взоры, обращенные на него и из партера, и из лож, и особенно из верхних ярусов. В антракте Виссарион Григорьевич не хотел мешать Щепкину и не пошел за кулисы. Бродил один по тесному фойе. И снова повторились сцены удивительные: то встречный чиновник или учитель уставится на него, то за спиной услышит Виссарион Григорьевич громкий шепот…

Между тем в Калугу вернулась супруга губернатора, и заезжие гости получили любезное приглашение на вечерний прием к ее превосходительству. В гостиной было много привычных посетителей и посетительниц. Александра Осиповна радушно приветствовала Щепкина и, предоставив знаменитого актера любопытству дам, обратилась к Белинскому:

– Мы с вами давно знакомы, Виссарион Григорьевич, хотя, конечно, вы и не знаете меня. В ваших редакциях, вероятно, имеют смутное представление о читательницах. Но они существуют не только в столицах, но и в скромной Калуге.

Александра Осиповна с первых слов привлекла гостя простотой обращения. Она с чарующей улыбкой указала Белинскому на кресло рядом с собой.

– Я очень рада нашему знакомству, – начала Александра Осиповна, – хотя далеко не согласна с тем, что вы пишете. Нет нужды льстить вам комплиментами. Охотно уступаю это право молодежи. Говорят, в наших университетах ваше имя звучит гораздо чаще, чем фамилия любого из профессоров. Кстати сказать, разрушая авторитеты, вы не пощадили всеми любимого, кроткого наставника юности Петра Александровича Плетнева. Ну, скажите, когда и кого он обидел?

– По мне, – отвечал Белинский, – было бы куда лучше, если бы господин Плетнев, издавая «Современник», честно нападал на мыслящих несогласно с ним. В журналах, Александра Осиповна, должны действовать бойцы, а не люди, отпросившиеся в отставку от жизни.

Александра Осиповна покосилась на Белинского. Может быть, гость не знал, что Плетнев был в свое время любимым ее учителем, а потом стал близким другом?

Белинскому не хотелось продолжать малоинтересный разговор.

– У вас, Александра Осиповна, насколько я знаю, много других, куда более важных литературных знакомств.

– Тем внимательнее я читала многие ваши статьи, – откликнулась Смирнова. – Недавно прочла о Пушкине. Помню, что вы писали о Лермонтове. Оба они для меня живые и незабвенные собеседники. Но прежде мне хочется поговорить о Гоголе. По праву давней дружбы с Николаем Васильевичем спрошу вас: за что вы на него напали?

– На Гоголя?

– Как же можно было, – вскипела Александра Осиповна, – наговорить Николаю Васильевичу столько неприятного и о «Риме», и о «Портрете», да еще упрекать автора «Мертвых душ» в том, что он не следует каким-то идеям века?!

Белинский в свою очередь разгорячился. Разговор стал настолько шумным, что Михаил Семенович Щепкин не раз бросал тревожные взгляды туда, где шел ожесточенный спор.

Александра Осиповна, на беду, вспомнила еще о Жорж Санд, которая проповедует в своих сочинениях эти модно-скороспелые идеи века, и отозвалась о Жорж Санд презрительно и резко. После этого разговор Виссариона Белинского с ее превосходительством стал и вовсе не похож на те беседы, которые мирно текут в губернаторских гостиных.

По счастью, вечер близился к концу, и Щепкин увел своего спутника в гостиницу.

– Поговорили? – с ироническим вздохом спрашивал Михаил Семенович.

– Поговорили! – смеялся Белинский.

– А я хотел бежать за квартальным, да вовремя вспомнил: как же ему разнимать драку в губернаторском доме? Срамота!

Щепкин отыграл последний раз городничего в «Ревизоре». Надо было трогаться в путь.

В ненастную погоду путешественники добрались до Воронежа, потом поехали в Курск.

Под Курском встретили крестный ход, направлявшийся в ближний монастырь. Многотысячная толпа волочилась по колено в грязи. Виссарион Григорьевич долго прислушивался к нестройному пению.

– Придут в монастырь, – хмуро сказал он, – так и лягут спать под открытым небом, под дождем. А народолюбцы наши будут сызнова славить смиренномудрие народа-богоносца.