Дневник. Том II. 1856–1864 гг. - Александр Васильевич Никитенко
23 июля 1863 года, вторник,
Знание движется. Следовательно, переменяется? Нет! Оно развивается, как все живое. Вчерашнее не делается ложным от того, что сегодня наступило новое. Но оно уже не удовлетворяет духа, перешедшего от низшей ступени к высшей. В развитии нет ничего ненужного, но никакая часть зато развивающегося организма не исчерпывает всей его целости. Организм знания бесконечен, и потому нет абсолютной полноты знания, а только-только относительное, то есть настоящее полнее прошедшего, новая ветвь знания пополняет только целую систему его, не делая ее совершенно полною.
Истина не есть что либо познанное, а — познаваемое.
25 июля 1863 года, четверг
Заседание в Совете по делам печати. Я читал мнение мое по докладу цензора Лебедева, который не хотел пропустить повести «Еспанского шулера» для «Отечественных записок». Я полагал, что ее можно пропустить, смягчив только весьма немногие места. Вещь эта недурна, и я рад, что ее удалось спасти.
Вообще до сих пор Совет действует совершенно в либеральном духе, чему много содействует расположение председателя Тройницкого. Разумеется, литература не отдаст нам справедливости и будет бранить нас, несмотря ни на что. Но было бы и глупо и гнусно в исполнении своего долга руководствоваться мнениями других или тем, что об нас скажут. Я по крайней мере не из тех, которые бы добивались популярности, угождая партии или чьим бы то ни было сторонним требованиям. Меня уж бранили и продолжают бранить за то, что я не соглашался потворствовать студенческим агитациям, за «Северную почту» и за все, что не цвело красным цветом; но мне даже не приходило на ум серьезно об этом думать.
Краевскому сделан выговор за статью против Каткова, напечатанную в «Голосе». Он призван был к министру. Итак, Катков действительно есть лейб-гоф-обержурналист. Недаром говорят в публике, что он получает субсидию. Но в таком случае зачем же так высоко поднимать голову в качестве независимвго органа общественного мнения?
26 июля 1863 года, пятница
Вечером на цветочной выставке. Приятная прогулка. Там встретил многих знакомых, между прочим Павлова, который дня на три приехал сюда из Москвы. Мне хотелось переговорить с ним насчет участия моего в газете, которую он будет издавать с будущего сентября. Мы условились сойтись с ним у Фукса завтра вечером.
В 9 часов мы отправились домой, куда явились Пинто и В. Михайлов, и просидели до половины первого.
27 июля 1863 года, суббота
Вечер у Фукса. Перед этим зашли ко мне Редкий и Арсеньев: мы напились вместе чаю и потом уже в 10 часов с Арсеньевым отправились к Фуксу. Там нашли уже за чаем Павлова. Я объяснился с ним насчет участия моего в его газете «Русские ведомости» и обещал ему статью «Чего хочет от нас Европа и чего должны хотеть мы». Статья почти написана мною.
Была речь о Каткове. Я рассказал ему о поступке его со мною по поводу статьи «Молодое поколение», которую он не напечатал и не хочет возвратить мне, даже не удостаивает меня известить ни единым словом о ее судьбе. Павлов рассказал мне тоже некоторые факты о нем, из которых следует, что посади свинью за стол, она и ноги на стол. Успех его газеты совершенно одурил, отуманил его голову. Он сделался каким-то наглецом, ничего и никого не уважающим, поставил себя вне всяких условий образованной общественности. Итак, совершенно справедлива моя апофегма, что у нас никто не выносит своего величия. Павлов обещал мне через своих приятелей похлопотать о возвращении моей статьи. Сам он прекратил с ним всякие сношения.
Мы просидели у Фукса до половины первого часа.
28 июля 1863 года, воскресенье
В половине второго с Казимирою на цветочной выставке. Это вышло прекрасное гулянье в дворцовом саду. Небо хмурилось, но было тепло. Начал накрапывать дождик, и гуляющие пустились из сада. Я усадил Казимиру в карету княгини Вяземской, которая любезно предложила завезти ее домой, а сам остался в саду, где и пробыл до четырех часов, несмотря на угрозу дождя. Преприятная вышла прогулка. Я возвратился уже на пароходе.
29 июля 1863 года, понедельник
Ездил в город. Заезжал к Гончарову. Встретил похороны лейб-медика Енохина, на которые заезжал в церковь государь. Вечером музыка в Аптекарском саду: на этот раз играли венгерцы, и очень хорошо.
30 июля 1863 года, вторник
Прогулка на цветочной выставке с четырех часов. Туда пешком (час ходьбы), оттуда на пароходе.
31 июля 1863 года, среда
Поутру к Левашевой на Крестовский остров, туда почти пешком, а оттуда совсем.
1 августа 1863 года, четверг
Заседание в Совете по делам книгопечатания. «Московские ведомости» иногда со своими советами народу и правительству заходят слишком далеко, и как они имеют привычку говорить обо всем диктаторским тоном, то это делается нестерпимым, несмотря на то, что правительство по известным причинам дает им более воли, чем другим газетам. Положено отнестись к Московскому цензурному комитету, чтобы он старался воздерживать ярые и беспардонные порывы «Московских ведомостей». По одной статье для «Голоса» мне определено представить мнение.
Вечером музыка в Аптекарском саду при завывании ветра и под навесом громадных туч, угрожающих дождем.
2 августа 1863 года, пятница
Человек одинаковую кару несет за свою оплошность или глупость, как и за злоумышленность.
Три заседания одно за другим в Академии наук: одно общее, где избрали в экстраординарные академики Овсянникова по физиологии и Шренка по зоологии; второе — нашего словесного отделения и третье в комиссии об Уваровских премиях. В последнем произошло у меня препирание с Срезневским. Я присудил премию Островскому за его драму «Грех да беда на кого не живет». Срезневский противился этому с яростью. Драма ему не понравилась, и он не считал ее достойною премии. Я сам далек от того, чтобы признать ее первоклассным произведением; но если нам дожидаться шекспировских и мольеровских драм, то премии наши могут остаться покойными; да такие пьесы и не нуждаются в премии. Островский у нас один поддерживает драматическую литературу, и драма его «Грех да беда» хотя не блестит первоклассными красотами, однако она не только лучшая у нас в настоящее время, но
