Роберт Масси - Николай и Александра

На следующий день он писал супруге: «Ты действительно очень поможешь мне, если поговоришь с министрами и будешь за ними наблюдать». В тех случаях, когда императрица чувствовала себя неуверенной и извинялась за свою дерзость, царь ее успокаивал: «Тебе не в чем винить себя, напротив, я должен быть признателен тебе за то, что в этом серьезном деле благодаря тебе достигнут такой успех».

После того как Николай II сам попросил у супруги помощи, императрица стала стараться изо всех сил. Пытаясь достичь «согласия и единения среди министров», при управлении внутренними делами она проявила ту же решительность и целеустремленность, как и в борьбе за жизнь сына. Не имея опыта, государыня совершала множество грубейших ошибок. Людей она подбирала наугад и не всегда умела определить, правдивые ли факты доносят до ее сведения, при этом зачастую полагаясь на впечатления, вынесенные из одной краткой встречи с тем или иным лицом. Со временем уверенность ее в собственных силах окрепла, и в сентябре 1916 года императрица с гордостью сообщила мужу: «Я больше уже ни капли не стесняюсь и не боюсь министров и говорю по-русски с быстротой водопада!»

Распутин был не только советчиком императрицы, но и мерилом для оценки людей. «Хорошие» люди следовали советам «старца» и почитали его. «Дурные» же люди его ненавидели и сочиняли про него отвратительные небылицы. Старания «хороших» людей должны быть вознаграждены, поэтому их следует назначать на важные должности. От «дурных» людей не может быть никакого проку, поэтому тех из них, которые занимают ответственные должности, следует увольнять. Александру Федоровну не очень-то заботило, обладает тот или иной кандидат соответствующими знаниями или опытом. Главное, чтобы его назначение было одобрено «Божьим человеком». Симпатии данного лица к Распутину были гораздо важнее умения разбираться в вопросах снабжения боеприпасами, продовольствием или дипломатии.

Каждый новый кандидат в члены Совета министров оценивался следующим образом: «Он любит нашего Друга… Он почитает нашего Друга… Он называет нашего Друга отцом Григорием… А не враг ли он нашему Другу?» В отличие от Думы, само существование которой царица воспринимала как пощечину самодержавию, к Совету министров императрица относилась как к законному органу, члены которого назначаются государем, несут ответственность только перед ним и нужны для управления государством. Но Александра Федоровна не могла допустить, чтобы кто-то из министров перечил императору. Если какой-то министр был несогласен с государем, у императрицы тотчас возникало подозрение, что он сотрудничает с Думой, и мысль эта приводила ее в бешенство.

Для императрицы идеалом министра был престарелый Иван Логгинович Горемыкин. Уступивший в 1906 году свой пост Столыпину, он вновь был назначен председателем Совета министров перед началом мировой войны. Семидесятишестилетний болезненный старик, Горемыкин не питал никаких иллюзий относительно той роли, какую ему предстояло играть. Еще в 1896 году Победоносцев писал императору, что Горемыкину следует отдохнуть, иначе «он не переживет и зиму». Горемыкин неоднократно и тщетно обращался к царю с просьбой освободить его от должности. «Государь не видит, что уже свечи зажжены вокруг моего гроба и только меня и ожидают для отпевания», – заявлял он печально.

Однако царь слишком ценил старомодные верноподданические представления о самодержавии и роли царского министра, чтобы отправить его в отставку. «Я человек старой школы, для меня высочайшее повеление – закон, – заявлял престарелый политик. – В моей совести государь император – Помазанник Божий, носитель верховной власти. Он олицетворяет собой Россию. Ему сорок семь лет, и распоряжается [он] судьбами русского народа не со вчерашнего дня. Когда воля такого человека определилась и путь действий принят, верноподданные должны подчиниться, каковы бы ни были последствия. А там дальше – Божья воля. Так я думаю и в этом сознании умру». Неудивительно, что императрица была в восторге от Горемыкина, которого любовно называла Стариком. «Он все так четко видит и понимает, одно удовольствие с ним разговаривать», – заявляла она.

Насколько отличались воззрения Горемыкина и его взгляды на роль самодержавия от точки зрения других министров, стало особенно заметно во время правительственного кризиса, возникшего после решения императора возглавить армию. Из всех министров лишь Горемыкин [и министр юстиции А. А. Хвостов] поддержал решение государя. Тщетно убеждал министров: «Призываю вас, господа, перед лицом событий чрезвычайной важности, склониться перед волей Его Величества, оказать ему свою полную поддержку в этот час испытаний и отдать все свои силы, чтобы послужить государю». Когда ему в этом отказали, Горемыкин устало произнес: «Прошу уведомить государя, что я не подхожу для этой роли и что нужно заменить меня лицом, придерживающимся более современных взглядов. Буду благодарен вам за эту услугу».

Однако, поскольку царь отказался последовать совету большинства министров, те решили сами подать в отставку. «Наш долг, – заявил министр иностранных дел С. Д. Сазонов, – откровенно сказать царю, что при складывающейся обстановке мы не можем управлять страной, что мы бессильны управлять по совести, что мы вредны нашей Родине… Кабинет не может выполнять своих функций, если он не пользуется доверием государя». Было составлено коллективное письмо об отставке, подписанное восемью министрами из тринадцати, которое и было вручено государю. На Николая II оно не оказало никакого воздействия. Император вызвал министров в Ставку и заявил, что до тех пор, пока не сочтет нужным заменить их, он не разрешит им покинуть свои посты.

Спустя несколько дней в письме императрице государь рассуждал о пропасти, разделявшей его и министров: «Меня удивляет поведение некоторых министров. Я думаю, что они поняли мои намерения после того, что я им сказал на том памятном заседании. Что делать – тем хуже для них. Они побоялись распустить Думу – это сделано. Я приехал сюда и сместил Н. [великого князя Николая Николаевича] вопреки их рекомендациям; люди восприняли это решение как естественное и, так же как и мы, поняли его. Доказательством тому служит множество телеграмм, которые я отовсюду получаю, причем с самым трогательным содержанием. Все это указывает на одно: министры живут в городе и знают страшно мало о том, что происходит во всей стране. Здесь я могу более точно определить, каковы настоящие настроения среди разных слоев населения. <…> Петроград и Москва представляют собой единственное исключение на карте родины».

Императрица была занята не столько изучением мотивов поведения министров, сколько тем, чтобы снять с постов всех, кто подписал письмо. И в течение последующих шестнадцати месяцев продолжалась невеселая эта картина: отстранение от должностей, перетасовка, интриги. За этот период в России сменилось четыре премьера, пять министров внутренних дел, четыре министра земледелия и три военных министра. «После середины 1915 года, – писал М. Флоринский, – группа вполне достойных и знающих свое дело людей, находившихся на вершине бюрократической лестницы, распалась, уступив место плеяде быстро сменявших друг друга ставленников Распутина. Это было поразительное, необычное и жалкое зрелище, какого еще никогда не бывало в истории ни одной цивилизованной нации».