Жан Фавье - Франсуа Вийон

Пердье – люди богатые. Франсуа чем только не торгует, начиная от рыбы парижанам до соли для королевских амбаров. Было бы преувеличением говорить об огромном состоянии Пердье, но они, без сомнения, занимают видное положение в деловом мире. Шлепок, который они поначалу получают от поэта, не случаен: они отказались ему помочь. В чем именно – мы не знаем.

Точно так же мы не знаем, почему болтовня Франсуа Пердье чуть было не привела поэта на костер. Что он сделал? Вернее, что сказал? Костром наказывали еретиков…

Потрясшее его волнение привело к словесному потоку, ярость превалирует над разумом. Видя себя уже поджаренным, Вийон взывает к авторитету Тайевана, повару Карла VI, чья «Мясная кулинария» является одной из первых наших книг гастрономического искусства.

В конечном счете неосторожность или недоброжелательство Франсуа Пердье, которого поэт называет своим кумом, дали нам возможность увидеть любопытный рецепт, «ресипт», который явно не в компетенции Тайевана. Вийон обязан рецептом «Хвостам Макэра», злого повара из сатирической литературы XIV века.

Затем, ни Франсуа, ни ЖануПердье, хоть с ними и знаком,Я ничего дарить не стану,На гроб земли не брошу ком!Их злобным, лживым языкомПеред епископом из БуржаЯ выставлен был дураком -Нет в мире униженья хуже!Я книги Тайлевана взял,Искусство поваров постиг,С усердием рецепт искал,Как мне сварить такой язык.Но только маг Макэр, кто вмигХоть черта превратит в жаркое,Мне вычитал из черных книгИ средство передал такое…[246]

Эти стихи толковали и так и эдак. Какое преступление чуть было не привело поэта на костер? Каково участие в этом деле Пердье? Почему в Бурже? Поистине все заслуживает того, чтобы привести «Балладу о том, как варить языки клеветников».

В горячем соусе с приправой мышьяка,В помоях сальных с падалью червивой…Да сварят языки клеветников! [247]

Как и положено, в завещании, надлежащим образом прошедшем перед свидетелями, Вийон распорядился и своими благами, и своими творениями. Теперь он занят тем, как подняться из низов общества.

Прежде всего он поручает нотариусу привести все дела в порядок. Его выбор падает на одного из тех, кого он никогда не видел, но чья компетенция достаточна: она сводится к тому представлению, которое у Вийона складывается о себе самом. Жан де Кале – толкователь светских завещаний. Прежде чем поразвлечься скучным перечнем услуг, которыми нотариус зарабатывает себе на жизнь, Вийон уточняет, что его выбор означает следующее: он больше не клирик. Бедный школяр хочет видеть себя светским человеком. Не из-за епископа ли Орлеанского принял он это решение?

Затем, чтобы меня узналНотариус Калэ (чей домЯ тридцать лет не посещалИ с коим вовсе незнаком),Все завещанье целикомЕму оставлю на расправу:Коль что неясным будет в нем,Он объяснять получит правоИ обо всем судить, рядить,Все проверять, сопоставлять,Соединять или дробить,Приписывать иль сокращать,А если не учен писать,То каждую строку моюК добру иль к худу толковать, -На все согласие даю [248] .

Дальше он к этому вернется: к этому нотариусу из Шатле, коему специально поручено заниматься завещаниями.

На время вновь входит в свои права набожность. Не упоминая о чистилище, Вийон думает о душах, которые еще ждут Искупления. Но сатира тоже не уступает своих прав, и поэт помещает в это чистилище, каким он его себе представляет, всех, кого он ненавидит: хамов и судей. Они жили ради блага общества; именно поэтому они и страдают в потустороннем мире. Вызывая образ святого Доминика, признанного отца Инквизиции, Вийон еще раз обращается к завещанию. Инквизиция – это то, чего пока боятся светские судьи и братья во Христе – ненавистные соперники светских властей.

Сей скорбный дар – для мертвецов,Чтоб рыцарь и скупой монах,Владельцы замков и дворцовУзнали, как, живым на страх,Свирепый ветер сушит прахИ моет кости дождь унылыйТех, кто не сгинул на кострах, -Прости их, Боже, и помилуй! [249]

Очередь дошла и до похорон. Намеки трудны для понимания. Погребение в Сент-Авуа – простая шутка: у монахинь Сент-Авуа часовенка помещается на первом этаже их дома, и полом у них служит земля. Большая каланча – из стекла, а четыре кругляша у звонарей – это камни, как те, которые бросали недавно в первого мученика.

Смысл раскрывается здесь только благодаря оттенкам, ибо добрый буржуа, предчувствующий близкую смерть, не станет входить во все детали колокольного звона, свечей и черных накидок, расшитых серебром. «Пусть его сопровождает долгий колокольный звон», – говорит тот, кто знает, что колокольный звон означает процветание. «И двенадцать фунтов воска для четырех свечей, каждая по три фунта», – уточняет он.

Карикатура на эти последние распоряжения – так именитый житель радеет о том, чтобы запечатлелся в веках его образ, и о своем реноме – распространяется целиком на портрет знаменитости. Вийон желает, чтобы сделали и его портрет тоже, и во весь рост. Чернилами. А надгробная надпись пусть будет начертана обыкновенным углем.

Прошу, чтобы меня зарылиВ Сент-Авуа, – вот мой завет;И чтобы люди не забыли,Каким при жизни был поэт,Пусть нарисуют мой портрет.Чем? Ну, чернилами, конечно!А памятник не нужен, нет, -Раздавит он скелет мой грешный!Пусть над могилою моею,Уже разверстой предо мной,Напишут надпись пожирнееТем, что найдется под рукой,Хотя бы копотью простойИль чем– нибудь в таком же роде,Чтоб каждый, крест увидев мой,О добром вспомнил сумасброде… [250]

Вот каков Вийон и какой должна быть память о нем. Но сравним это с последней волей председателя Парламента:

«Пусть медная доска будет забрана в железои свинец возле этого места погребения,и пусть туда будет вписано с целью увековечениянекое ежедневное „De profundis"».

Поэт насмешничает, и это не оставляет вас равнодушными, поскольку он ничего не присочинил. Посмертная судьба поэта, которую он сам организует, соизмеряется с той судьбой, которую он пережил. Как обычно, он всматривается то в один лик того двойственного человека, каким себя осознает, то в другой.

По правде говоря, выбирает, как всегда, не он. Кто он: «добрый безумец», который ратует за легкую судьбу, или «бедный Вийон», который несет тяжкое бремя этой судьбы? Прежде чем приказывать, чтобы зазвучал колокольный звон – желательно на большой колокольне, – и доверить богатому торговцу вином Гийому дю Рю заботу о свечах на похоронах, он сам составляет эпитафию. Убожество моральное, убожество физическое – все смешалось. Он все отдал, но страдает от любви. Он был обрит и выставлен на посмешище. Он взывает… К кому?