Владимир Полушин - Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

Эти гимназисты — Гумилёв и Горенко. Такими видел их поэт на протяжении всей жизни.

Необычен по содержанию «Сонет» (Гумилёв использует предание, что одним из его предков по материнской линии был хан Милюк). Возможно, под влиянием пушкинского: «Можно и должно гордиться делами своих предков» — Гумилёв, размышляя о прошлом, пишет:

Мне чудится (и это не обман),Мой предок был татарин косоглазый,Свирепый гунн… я веяньем заразы,Через века дошедшей, обуян…

Поэт заканчивает эти историко-лирические воспоминания трагическим поворотом, напророчившим его судьбу:

Мы дрались там… Ах, да! я был убит.

(«Сонет», 1912)

«Однажды вечером» (1911) навеяно чтением его любимого поэта Леконта де Лиля. По всей видимости, обращаясь все к той же Анне, Гумилёв пишет:

…мы с тобой говорили,О холодном поэте мы грустили с тобой.………………………………………………………….Так певучи и странны, в наших душах воскреслиРифмы древнего солнца, мир нежданно-большой,И сквозь сумрак вечерний запрокинутый в креслеРезкий профиль креола с лебединой душой.

Так о поэте мог сказать только другой настоящий поэт. К Анне Андреевне обращено и лирическое стихотворение «Она»:

Я знаю женщину: молчанье,Усталость горькая от слов,Живет в таинственном мерцаньеЕе расширенных зрачков.

Ее душа открыта жадноЛишь медной музыке стиха,Пред жизнью дольней и отраднойВысокомерна и глуха.

Гумилёв точными штрихами дает портрет Анны Андреевны со всеми ее знаменитыми повадками, ставшими потом притчей во языцех. Но, понимая все, поэт утверждает:

Неслышный и неторопливый,Так странно плавен шаг ее,Назвать нельзя ее красивой.Но в ней все счастие мое…

Недолгое счастье поэта! Вершиной поэтического откровения Гумилёва можно считать стихотворение «Из логова змиева»:

Из логова змиева,Из города Киева,Я взял не жену, а колдунью.А думал — забавницу.Гадал — своенравницу,Веселую птицу-певунью.

Покликаешь — морщится,Обнимешь — топорщится,А выйдет луна — затомится,И смотрит, и стонет,Как будто хоронитКого-то, — и хочет топиться.…………………………………Мне жалко ее, виноватую,Как птицу подбитую,Березу подрытуюНад очастью, Богом заклятою.

Совершенно точно здесь описано чувство Гумилёва после их свадьбы. Это был его крест — Анна — и он его нес, понимая неизбежность своего служения.

Он шел над пропастью. Второй раздел открывается стихотворением, посвященным Сергею Маковскому, «Я верил, я думал…» (1911). Поэт признается, что ощущает себя идущим над бездной… в завтра…

…Иду… но когда-нибудь в Бездну сорвется Гора,Я знаю, я знаю, дорога моя бесполезна.

Блок восхищался точностью сравнений поэта, правда, писал, что Гумилёв в этом стихотворении сравнил сердце с китайской куклой, хотя у него было несколько иначе:

И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,Оно — колокольчик фарфоровый в желтом КитаеНа пагоде пестрой… висит и приветно звенит,В эмалевом небе дразня журавлиные стаи…

Тоской о далекой азиатской стране, о странствующем вольно Синдбаде и отважных моряках пронизано стихотворение «Ослепительное» (1910). Поэт рисует свою тоску скупыми, но верными красками:

Ну что же, раньте сердце, раньте.Я тело в кресло уроню,Я свет руками заслонюИ буду плакать о Леванте.

Один штрих, точно поданная мысль: «Я тело в кресло уроню», — и настроение схвачено как объективом.

Тема умершей Машеньки Кузьминой-Караваевой появляется в творчестве Гумилёва как антипод образу земной и коварной гимназистки из «логова змиева». Неслучайно именно в раздел, посвященный Ахматовой, Гумилёв поместил посвященное Машеньке стихотворение «Родос» (1912), когда уже книга готовилась к печати. В нем сквозит душевная тоска поэта по чистому, неземному, нереальному, чего нельзя найти в обыденной жизни. Вот на мгновение появился ангел, и поэту кажется, что жизнь осветилась его волшебным светом, но миг… и видение пропало. Остается та, земная, неверная, которая никогда ничьей не была.

«Паломник» — стихотворение, которое не могло не появиться после «Родоса», потому что раздумья о земном и небесном обязательно приводят к поиску святого. И неважно, что православный христианин Гумилёв выбрал героем Ахмет-оглы. По мысли поэта, Бог един и путь к нему тоже единственный — через добрые дела и страдания:

…Все, что свершить возможно человеку,Он совершил — и он увидит Мекку.

В стихотворении «Жестокой» (1911) (которое, несомненно, обращено к Горенко) Гумилёв сравнивает Ахматову с Сафо:

Орел Сафо у белого утесаТоржественно парил, и красотаБестенных виноградников ЛесбосаЗамкнула богохульные уста.

Будто по акмеистским заповедям написана баллада «Укротитель зверей», где Гумилёв рисует образ зверя «золотого и шестикрылого», который сидит у кровати укротителя и смотрит в глаза, как «преданный дог», но который коварен и обманчив, как жизнь.

Одним из лучших стихотворений этого раздела, несомненно, являются «Туркестанские генералы».

Завершают раздел «Абиссинские песни», написанные Гумилёвым на мотивы африканских сюжетов.

Третий раздел — это поэтическая заявка на позицию в литературном процессе. Программным можно считать стихотворение «Искусство (Из Теофиля Готье)» (1911):

Созданье тем прекрасней,Чем взятый материалБесстрастней —Стих, мрамор иль металл…

В разделе, названном «Поэмы», их всего две: «Блудный сын» (1911) и «Открытие Америки» (1910). «Блудный сын» — это традиционный библейский сюжет в поэтическом пересказе:

Я падаль сволок к тростникам отдаленнымИ пойла для мулов поставил в их стойла;Хозяин, я голоден, будь благосклонным,Позволь, мне так хочется этого пойла.

Вот грань человеческого унижения, та цена, которую платит человек, презревший своих родителей. Не сам ли Гумилёв осудил свои юношеские мечтания, когда возомнил себя «конквистадором в панцире железном…»? Поэт видит один выход — раскаяние: