Павел Фокин - Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 1. А-И

«Маленький, изломанный, искалеченный человек, превращенный каким-то параличом в комок человеческого тела, неловко сидел на обыкновенном, но для него непомерно высоком стуле, с палкой в руке. Это был ученик Потебни, автор „Мук слова“, Аркадий Георгиевич Горнфельд. Он похвалил мой рассказ и велел выдать мне сто рублей.

…Аркадий Георгиевич Горнфельд выбрал для „Русского богатства“ один рассказ из двух, а другой отдал мне обратно. Я удивился:

– Аркадий Георгиевич, ведь этот, по-моему, много лучше.

– Может быть, – спокойно ответил он. – Но мне тот больше нравится!

Он вынул из ящика стола записную книжку и показал мне:

– Вот здесь у меня список авторов, которым я возвращал то, что они присылали. Тут есть вещи, которые потом получили большую известность. И здесь вы найдете имена всех русских писателей последнего времени! В том числе и Льва Николаевича Толстого, – улыбаясь, добавил он в ожидании моего недоумения.

– Не может быть! – вырвалось у меня.

– Да, возвратил! Это из его „Детской мудрости“. Помните: „Нечаянно“ и другие! Короленко был в Ясной Поляне, Лев Николаевич сказал ему: я люблю ваш журнал и хотел бы у вас что-нибудь напечатать! Владимир Галактионович, конечно, был рад это услышать, просил не забыть обещания. Толстой сказал – я напишу Черткову! И написал. Чертков прислал нам эти пустяки, а я их возвратил» (Л. Гумилевский. Судьба и жизнь).

Городецкий (Курицын) Александр Митрофанович

Художник, поэт, издатель рукописного журнала «Сусальное золото». Брат С. Городецкого. Был знаком с А. Блоком, Н. Кульбиным.

«Александр Городецкий был удивительно художественной натурой. Он был первым по времени художником-футуристом. Если почерк Сергея был прекрасен, – почерк Александра был еще прекраснее. Не столь разнообразный стилист в этом отношении, как Алексей Ремизов, – Александр Городецкий доводил до виртуозности некоторые возможности изобразительной красоты, кроющейся в старорусской скорописи. Думаю, что сохранился один из номеров „Сусального золота“, переписанный его рукой. Там было „напечатано“ – впоследствии действительно напечатанное в одном из футуристических сборников и, кажется, единственное, сочиненное когда-либо в жизни Александром Городецким, стихотворение, из которого помню несколько строф:

Лебедь белая плыла,Белая плыла,Лебедь белую звала,Белую звала…

И за берегом ложился, стлался, стлался, расстилалсяТемный вечер…И над берегом начался, вспыхнул, рдел и разгорался,Грохотал, горел закат…

Лебедь белая отстала,Лебедь белая устала,Белую устала звать…И задернулось, вздохнуло,Онемело небо-тело.

…На выставке „Треугольник“ [1910. – Сост.], а может быть и „Венок“, появились первые предназначенные для большой публики „опусы“ Александра Городецкого из области изобразительного искусства: более точно определить их место невозможно. Опус первый носил название: „Пятно“. Опус второй – „Зародыш“. Опус третий и последний на той же выставке был „Пятно-Зародыш“. Сделаны были все эти опусы из ваты. Той – цветной, а отчасти и белой ваты, которую недавно было в моде закладывать в промежутки окон у нас на севере с сентября по май месяц. Впрочем, только белой: раскрашивал ее Александр Городецкий сам.

…Естественно, что, до такой степени ограничивая себя в смысле „материала“, талантливый художник должен был вместе с тем здорово сузить и диапазон своих тем. „Лефовскую“ мысль о том, что содержание произведения искусства ограничивается совокупностью приемов, без всякого каламбура, Александр Городецкий исповедовал вполне. Его мечтою было еще более истончить материал и приемы: создавать произведения искусства из листков „сусального золота“ – материала, пленившего его ребенком на усыпанных золотыми орехами, покрытых искусственным снегом рождественских елках.

А. М. Городецкий безвременно скончался, лет двадцати восьми – и, как слышно, от злоупотребления какими-то наркотиками (но не пьянством). Вот странная судьба! Я помню, однажды поздно вечером зашел он к нам на квартиру в Лесном… Он застал нас за чашками шоколада. Он произнес грозную филиппику по адресу людей, портящих себе нервы питьем шоколада по ночам… И вот, через несколько лет погиб сам жертвою подобной, но более сильной страсти» (В. Пяст. Встречи).

ГОРОДЕЦКИЙ Сергей Митрофанович

Поэт, прозаик, переводчик, драматург. Один из основателей и руководителей 1-го «Цеха поэтов». Стихотворные сборники «Ярь» (СПб., 1907), «Перун» (СПб., 1907), «Дикая воля» (СПб., 1908), «Ива» (СПб., 1913), «Цветущий посох» (СПб., 1914), «Четырнадцатый год» (Пг., 1915); сборники прозы «Кладбище страстей» (СПб., 1909), «Повести. Рассказы» (СПб., 1910), «На земле» (СПб., 1914), «Старые гнезда» (СПб., 1914).

«Что Сергей Городецкий молодой фавн, прибежавший из глубины скифских лесов, об этом я догадался еще раньше, чем он сам проговорился в своей книге:

Когда я фавном молодымНосил дриад в пустые гнезда…

Это было ясно при первом взгляде на его худощавую и гибкую фигуру древнего юноши, на его широкую грудную кость, на его лесное лицо с пробивающимися усами и детски ясные, лукавые глаза. Волнистые и спутанные волосы падали теми характерными беспорядочными прядями, стиль которых хорошо передают античные изображения пленных варваров.

Огромный нос, скульптурный, смело очерченный и резко обсеченный на конце смелым движением резца сверху вниз, придавал его лицу нечто торжественно-птичье, делавшее его похожим на изображения египетского бога Тота, „трижды величайшего“, изображавшегося с птичьей головой, которому принадлежали эпитеты „носатый“, „достопочтенный Ибис“ и „павиан с блестящими волосами и приятной наружностью“.

Та же птичья торжественность была и в поворотах его шеи, и в его мускулистых и узловатых пальцах, напоминавших и орлиные лапы, и руки врубелевского „Пана“.

Но когда я видел его в глубине комнаты при вечернем освещении en face, то он напоминал мне поэтов двадцатых годов [XIX века. – Сост.]. Так я представлял себе молодого Мицкевича, с безусым лицом и чуть-чуть вьющимися бакенбардами около ушей.

А над его правым ухом таинственно приподымалась прядь густых волос, точно внимательное крыло, и во всей его фигуре и в голосе чувствовалась „Ярь непочатая – Богом зачатая“» (М. Волошин. Лики творчества).

«Длинный, моложавый, но чуть сутулый, Сергей Митрофанович, с копной соломенных волос, большим носом и приветливо-добрым лицом, не читал, а скороговоркой произносил стихи как языческие заклинания. И сам он в простой русской косоворотке, с ясными, чистыми глазами казался пришельцем из тех далеких времен, когда огромный кумир Перуна стоял на днепровских кручах и киевские горожане приносили ему жертвы. В ту пору меня влекла к себе славянская филология, и я рад был поговорить с Городецким об изысканиях Сумцова и Александра Веселовского, Буслаева и Миллера. „Древний жрец“ оказался хорошим филологом и знатоком старорусской словесности.