Павел Фокин - Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 1. А-И

Подготовку к съемке он окружил тайной, никого не допуская на свои многочисленные репетиции…В работу В. Гончаров вкладывал всю свою энергию, всю свою душу. К несчастью для него, энергии было слишком много. Во время съемки он жестикулировал, кричал, лез в поле зрения аппарата. Чтобы сдерживать его пыл, к нему приставили специального человека, постепенно ставшего помощником режиссера.

Мне хочется привести несколько строк из воспоминаний А. Ханжонкова о Гончарове. То, что в них описано, характерно не только для Гончарова, но и для многих кинорежиссеров в первые годы существования у нас кинопроизводства.

„Шла съемка «Ермака Тимофеевича». Раздался голос режиссера: «Внимание, начинаем». Все замолкли и даже перестали шевелиться. Свои реплики Гончаров подавал таким зычным голосом, что, находясь даже за пределами участка и не видя съемок, можно было догадаться, что́ происходит перед киноаппаратом: «У Ермака кошмар, он тревожно ворочается во сне…» «Петр Иванович, вздохни поглубже и повороти голову к аппарату…» – вопил наш Василий Михайлович. «Татары выползают из кустов… Передовой татарин, держи крепче кинжал в зубах, а то он выпадет… Казаки у костра клюют носом… Татары окружают их. Короткая схватка… Больше жизни!.. Коли спящих, души неспящих!.. Так, так. Эй там, старший, умирай поскорей. Второй отряд татар, выползайте: охрана уничтожена, окружайте шатер… Скальтесь больше, зубов не видно! Ермак слышит шум, схватывает меч и бросается на нападающих… Руби направо, коли налево… Так! Прокладывай себе путь к Иртышу!.. Татары, быстрей падайте и умирайте. Не мешайте Ермаку отступать к пруду… Ермак, бросайся в воду. Татары, засыпайте его стрелами» и т. д.“

Несмотря на то что многое в деятельности В. Гончарова кажется теперь смешным и наивным, она сыграла свою роль в развитии раннего киноискусства. В обязанности режиссера входила тогда не только творческая, но и вся организаторская работа. А организатором Василий Михайлович был неоценимым. Только этим его способностям кинофабрика А. Ханжонкова обязана была выпуском этапного фильма „Оборона Севастополя“. Только благодаря его умению и настойчивости удалось добиться „высочайшего соизволения“ на постановку этого фильма и предоставления в распоряжение постановщиков расположенных в Севастополе войск и кораблей флота.

Гончаров умер внезапно в 1915 г. В руках у него была повесть Н. Карамзина „Бедная Лиза“, по которой он писал сценарий» (В. Ханжонкова. Из воспоминаний о дореволюционном кино).

ГОНЧАРОВА Наталия Сергеевна

Живописец, график, театральный художник. Одна из организаторов 1-й выставки «Бубновый валет», участница выставок «Ослиный хвост», «Мишень». Живописные полотна «Уборка хлеба» (1908), «Рыбная ловля» (1909), «Идолы» (1908–1909), «Бог плодородия» (1911), «Евангелисты» (1911–1912) и др. Литографическая серия «Мистические образы войны» (1914). В 1915 по приглашению С. Дягилева уехала вместе с мужем М. Ларионовым в Швейцарию работать в «Русских балетах» и больше в Россию не возвращалась.

«Задачи, выдвигаемые мной, следующие: творчество новых форм в искусстве и через него новых форм жизни… Я иду против опошленной и разлагающейся проповеди индивидуализма. Я не боюсь жизненной пошлости и претворяю ее в художественные формы…Выступления на диспутах, доклады и все в этом роде я отвергаю как отжившие приемы – нужно апеллировать непосредственно к улице, к народной массе вообще» (Н. Гончарова).

«Я перенесла свои наблюдения на Наталию Сергеевну: узкая в бедрах, стройная, без жеманства, и все – всерьез. Маленькая головка на высокой шее. Лицо – без мелочей, очень точно нарисовано. Мимика скупая, волосы черные, или почти, причесаны на прямой пробор, туго затянуты по голове, очерчивая затылок, а внизу, у шеи, завернутые в маленький, еле заметный пучочек. Брови очень черные, тонкие, спокойные. Овал лица четкий. Маленький носик с энергично вырезанными ноздрями. Глаза – карие, небольшие, пристально смотрящие, обведены черной бахромкой ресниц. Рот не маленький. Прямая линия стыка губ придает выражение строгости. Уголки – юно припухлые и приподнятые. Подбородок короткий. Руки и ноги плоские и довольно большие. Никаких прикрас: ни косметикой, ни в одежде. Кожа гладкая, чистая. Она вся очень русская. Красивой не назовешь, но… Ее бы прекрасно написал Аргунов или Левицкий. Одета – без моды, очень просто и складно, как может себе позволить женщина, хорошо сложенная.

…Казалось, от нее пахнет чистотой. Говорит она быстро, поразмыслив, в утвердительной интонации, довольно низким, глуховатым голосом. В ней, как в иконах, – строгость.

Сижу, почти прижавшись к ней. Рукава у нее короткие. На запястье правой руки старинный браслет – тонкая золотая проволока, к которой приделан, как пряжка, большой темно-лиловый аметист, взятый в золотые лапки. Очень неожиданным кажется это женское украшение на ее крупной юной руке. Кисть руки она опустила в воду и, видно, наслаждается струями воды, протекающими у нее между пальцами, – день жаркий» (Вал. Ходасевич. Портреты словами).

«Внешнее явление Гончаровой. Первое: мужественность. – Настоятельницы монастыря. – Молодой настоятельницы. Прямота черт и взгляда, серьезность – о, не суровость! – всего облика. Человек, которому все всерьез. Почти без улыбки, но когда улыбка – прелестная.

Платье, глаза, волосы – в цвет. „Самый покойный из всех…“ Не серый.

Легкость походки, неслышность ее. При этой весомости головы – почти скольжение. То же с голосом. Тишина не монашки, всегда отдающая громами. Тишина над громами. За – громная.

Жест короткий, насущный, человека, который занят делом» (М. Цветаева. Наталья Гончарова).

«Помню впечатление от Гончаровой и Ларионова. После всех страстей, которые приходилось слушать о московских футуристах, я попал в общество людей милых, скромных и серьезных. Помню, с какой влюбленностью говорил Ларионов о красоте японского искусства, которым он тогда увлекался, помню, как серьезно обсуждала Гончарова каждую деталь в предстоящей постановке [балета „Петрушка“. – Сост.]. Какая она тихая, сосредоточенная, искренняя во всем, что говорит. Картины ее меня сперва ошеломили. В большой темной студии мрачного загородного дома мы, почему-то при свечке, знакомились с ее работами. Вся комната заставлена повернутыми к стене холстами. Один за другим холсты поворачивались к нам лицом. Сперва они пугали меня. Я им „не верил“. Помню, был один портрет. Лицо аршина полтора в диаметре. Кажется, был один только глаз. Я волновался за судьбу „Золотого петушка“. Но постепенно я входил во вкус живописи этой худой, нервной женщины. Сперва „заподозрил“, что есть тут что-то серьезное, хорошее. Потом начал чувствовать вкус в красках, увлекся особым подходом к пейзажу. Ушел в совершенном убеждении, что Гончарова даст нечто неожиданное, красочно-прекрасное, глубоко национальное и в то же время сказочное» (М. Фокин. Против течения).