Евгений Примаков - Встречи на перекрестках
Что касается азербайджанцев, то они исходили из того, что создание КОУ лишает Азербайджан его суверенитета. Враждебно воспринимались любые хозяйственные и иные контакты Нагорного Карабаха с Арменией. Особую тревогу вызывал тот факт, что Армения не пускала к себе ни одного беженца и отказывалась выплачивать, несмотря на решение Совета министров СССР, компенсацию за их имущество, что провоцировало постоянное давление на азербайджанское руководство со стороны азербайджанцев – беженцев из Армении, требовавших выселения армян из Баку, Кировабада, вообще с территории Азербайджана.
Есть основание считать, что, несмотря на крайне тяжелую обстановку, в тот момент не сработал Центр. Среди конкретных предложений, содержащих меры по нормализации положения, была и моя записка, которую я направил М.С. Горбачеву 22 августа 1989 года.
По моему глубокому убеждению, сложность и запущенность проблемы Нагорного Карабаха требовала к тому моменту уже не одноразового, а поэтапного решения. После бесед с тогдашним первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана А. Везировым, А. Вольским, с которыми меня связывали долгие товарищеские отношения, председателем президиума Верховного Совета Армении Г. Восканяном, прибывшим по моей просьбе конфиденциально в Москву, председателем Степанакертского горисполкома М. Мирзояном, а также депутатом Верховного Совета СССР Т. Исмаиловым, трагически погибшим через два года во время вертолетной катастрофы, и некоторыми армянами и азербайджанцами-москвичами, хорошо знавшими ситуацию, я предложил в записке:
восстановить облисполком, но подчинить его КОУ, то есть непосредственно Центру;
создать в областном совете две палаты – условно говоря, армянскую и азербайджанскую – с правом вето каждой из них на принимаемые решения в отношении «своей» части населения;
установить жесткие миграционные ограничения одновременно в отношении обеих частей населения НКАО;
обеспечить деблокирование дороги в Нагорный Карабах и Нахичевань (в первом случае блокаду осуществляла азербайджанская сторона, во втором – армянская).
Все предлагаемые меры должны были быть зафиксированы в виде наделенного широчайшими автономными правами Нагорного Карабаха «в границах Азербайджана». Если после объявления этих мер экстремистские националистические элементы спровоцируют межнациональные столкновения, в записке предлагалось применить против них репрессивные действия.
Ради правды хочу признать – моя записка на имя М. Горбачева заканчивалась словами: «Вообще-то мы катастрофически упустили время».
Между тем в связи с событиями в Нагорном Карабахе летом 1989 года резко обострилась ситуация в Азербайджане. 16 июля в Баку состоялась учредительная конференция Народного фронта Азербайджана (НФА), который, умело используя недовольство масс, открыто прибирал к рукам власть и в столице, и на периферии, создавая собственные, параллельные официальным органы управления. В Баку в середине января 1990 года произошли армянские погромы. В центре города на многотысячном митинге выступал один из руководителей НФА, а в сотне метров заживо сгорел в контейнере человек, и никто даже не призвал броситься спасать несчастного.
14 января встречали Горбачева, прилетевшего из Литвы. На аэродроме Крючков доложил ему о ситуации в Баку. «Нужно направить на место заместителя председателя Совмина, – сказал Горбачев. Потом задумался и – я как чувствовал – уточнил: – Пусть поедут трое: Примаков, секретарь ЦК КПСС Гиренко и заместитель предсовмина Догужиев».
Вылетели в Баку рано утром 15 января в воскресенье, чтобы уже на следующий день вернуться и доложить обстановку на политбюро. Но пробыли вместе с Гиренко в Баку две недели. Организовывали эвакуацию армян, главным образом по Каспию до Красноводска, вели переговоры с НФА.
Должен сказал, что М. Горбачев ориентировал нас на мирные переговоры с Народным фронтом. Встречались несколько раз с А. Алиевым (будущим президентом Эльчибеем), И. Мамедовым, И. Гамбаровым, Н. Панаховым. Все уговоры разблокировать советские воинские части, отказаться от насилия ни к чему не приводили.
Между тем страсти нагнетались. У здания ЦК, где мы находились, шли ежедневные митинги. Подстрекатели призывали к насилию. Во время одного из митингов притащили несколько виселиц. Группа митингующих прорвалась и стала раскачивать железные ворота, пытаясь ворваться во двор здания. Митинги шли и на центральной площади Баку.
Ко мне в здание ЦК пришла делегация женщин-врачей с просьбой выйти и выступить. Меня отговаривали, но я согласился. Как сейчас помню, подбежал ко мне И. Мамедов и сказал: «Выступайте с балкона», – видимо, он искренне боялся эксцессов толпы. Я ответил, что буду говорить с парапета, откуда выступали все. Никогда не забуду, как передо мной стал в бронежилете азербайджанский парень. Все ребята из моей охраны тоже были рядом. Начал с того, что как востоковед могу к ним обратиться, процитировав суру Корана. Что и сделал. Но могу и просто сказать так, как мы тогда начинали свои выступления: «Дорогие товарищи!»
Слушали внимательно. Я подчеркнул, что, если будет снята блокада с казарм и аэродромов, никакой эскалации со стороны властей не будет. Именно в этот момент, очевидно опасаясь, что устанавливается связь между выступавшим и слушавшими, Казиев[49] прокричал в мой микрофон: «Перед вами выступает член мафии!» После этого не без труда я прорвался в здание. Милые, хорошие азербайджанские женщины были обескуражены, и нам их пришлось успокаивать.
В это время уже боевики НФА ввели «чрезвычайное положение» в Баку. При въездах и выездах из города их патрули проверяли машины. Команды передавались через радиосвязь таксомоторного парка. В Баку находился один из руководителей союзного КГБ Ф.Д. Бобков. Человек с большим опытом, он понимал, что любыми путями следует избежать кровопролития.
Но напряженность росла не по дням, а по часам.
19 января с секретарем ЦК Компартии Азербайджана Везировым я был у него в кабинете, когда позвонил Горбачев. Он сообщил, что состоялось решение Президиума Верховного Совета СССР и в Баку будут введены войска. Я сказал Михаилу Сергеевичу, что военными действиями руководить не могу. Последовал ответ: через час в Баку вылетят министр обороны Язов и министр внутренних дел Бакатин.
Это были страшные дни. При вводе войск погибло сто с лишним азербайджанцев, в основном боевиков, но были жертвы и среди мирного населения – отвечали огнем по окнам, из которых стреляли. Армия, одетая в броню, тоже потеряла 38 человек убитыми. Чрезвычайное положение, комендантский час, ночной пленум ЦК, на котором А. Везирова освободили от обязанностей первого секретаря и избрали А. Муталибова, – жизнь еще долго не входила в нормальное русло.
