Евгений Примаков - Встречи на перекрестках
9 декабря 1998 года я получил конфиденциальное письмо от нашего посла в Минске Валерия Васильевича Лощинина – прекрасного работника, искренне стремящегося к сближению двух стран. Посол писал, что у него состоялся почти часовой телефонный разговор с Лукашенко, во время которого президент сказал, что просит прозондировать через меня возможность встречи с Борисом Николаевичем, во время которой он готов поставить вопрос о дальнейшем продвижении процесса единения с перспективой создания общего государства. Я доложил Ельцину. Договорились никого не вводить в курс дела, дабы не нагромождать препятствий. Аналогичную просьбу довел через Лощинина и до Лукашенко.
Президент Белоруссии прибыл в Москву 17 декабря. В этот же вечер мы с ним встретились. На следующий день состоялась теплая и весьма плодотворная беседа Лукашенко с Ельциным. Через неделю, 25 декабря, Лукашенко вновь приехал в Москву, где были подписаны важнейшие документы, провозглашавшие создание равных условий субъектам хозяйственной деятельности на территориях обоих государств, предстоящий переход к единой валюте, образование наднациональных структур.
Некоторые газеты, как и предполагалось, незамедлительно взяли под обстрел эти документы и стали изощряться во всевозможных домыслах, обвинениях, прогнозах. 25 декабря я снова встретился с Александром Григорьевичем перед его отлетом в Минск. На его лице была печать и радости, и некоторой грусти одновременно. Лукашенко больно переживал нападки прессы, особенно бесстыдные обвинения в адрес белорусов в «нахлебничестве», в том, что они будут «гирей» на ногах у России. Как мог, успокоил его. Дело ведь в конечном счете в реакции народа – я был уверен, что россияне так же, как и белорусы, от всей души приветствовали новый шаг к единению.
Очень сложно складывались после распада СССР российско-украинские отношения. Искать глубинные корни взаимных обвинений Москвы и Киева, подчас проявляющейся неприязни на официальном уровне было бы недобрым занятием. Собственно, таких корней нет. Смешанные браки, русские с украинскими фамилиями и украинцы с русскими, двуязычное население обширных территорий, украинцы на высших командных постах в российской армии, на флоте и наоборот – все это свидетельство органичной близости России и Украины. Но были и остаются подпитывающие друг друга злые тенденции: шовинизм и узколобый национализм.
Оставалась и объективная причина, разделяющая два государства, – Крым, который в 50-х годах – тогда этому придавалось мало значения, так как все находились в едином Советском Союзе, – был передан по инициативе Хрущева Украинской ССР. А в Крыму, помимо всего прочего, расположен город русской славы – порт-крепость Севастополь. В сердцах преобладающей части русских, не только составляющих большинство населения этого города, но вообще русских, нахождение Севастополя вне России вызывало остро болезненную реакцию.
Что делать в таких условиях? МИД твердо выступал против любых территориальных претензий к Украине, считая, что это приведет к крайне негативным последствиям и создаст, возможно, непреодолимое препятствие на пути развития наших отношений. Вместе с тем мы не могли игнорировать и столь сильно проявившиеся настроения в российском обществе. В таких условиях единственно правильным виделось решение в виде долгосрочной аренды Севастополя в качестве главной базы российского Черноморского флота.
Очень трудно и очень долго шли переговоры. Договаривались президенты, даже обозначая те бухты, которые будут использованы для стоянки кораблей этого флота, но, как только дело опускалось хотя бы на этаж ниже, все стопорилось. Многократно по спирали достигали исходных позиций. В конце концов все-таки после нескольких лет переговоров пришли к соглашению по флоту. Это открыло путь и к большому Российско-украинскому договору, который был подписан, а затем ратифицирован – сначала на Украине, а потом, в декабре 1998 года, в России. Ратификация в Госдуме проходила непросто, но в конце концов вняли доводам хорошо и обдуманно выступившего министра иностранных дел И.С. Иванова и победил здравый смысл.
Победа здравого смысла была закреплена решением Совета Федерации ратифицировать договор. Но и это решение далось нелегко. Мне в качестве Председателя правительства пришлось выступать несколько раз. Видимо, неплохо сработал против противников договора такой аргумент: давайте его ратифицируем, а вступит он в действие после ратификации Верховной радой Украины трех соглашений по Черноморскому флоту. Так удалось преодолеть это самое большое препятствие на пути развития отношений между двумя странами.
До этого, находясь в Киеве еще в бытность министром иностранных дел, спросил президента Кучму: почему до сих пор не внесены эти соглашения на ратификацию в Раду? Кучма недоумевающе развел руками: «Без всякого умысла. Я обещаю, что сделаем это незамедлительно». Правда, прошло время после этого разговора, но он свое обещание все-таки выполнил. После ратификации Российско-украинского договора были ратифицированы и соглашения по Черноморскому флоту.
В будущем, как представляется, все будет зависеть от исполнителей. А нам всем, очевидно, нужно во многом менять психологию. Россиян не должно возмущать, что говорящие лучше по-русски, чем по-украински (пока!), киевские мидовцы пишут нам ноты на украинском языке и на этом же языке проводят пресс-конференции. Нужно привыкать к закономерности этого – они представляют самостоятельное и именно украинское, а не какое-либо другое государство. Не нужно нервно реагировать и тогда, когда наши украинские коллеги ставят вопрос о делимитации, а не демаркации (обозначение именно по карте, а не на местности) границы между двумя государствами. А вот если украинский дипломат – это в полной мере относится и к российскому – позволяет себе публичные выпады против другого государства, обвиняя его в несуществующих грехах, либо (это уже не относится к российскому), вопреки стратегическим партнерским отношениям между двумя странами, заявляет о том, что его государство держит курс на вступление в НАТО, так как опасается «могущественного соседа», то это уже из рук вон плохо, это способно лишь сеять недоверие.
Нагорный Карабах: есть ли шанс на урегулирование?
Прежде всего хотел бы отметить, что нагорно-карабахский конфликт, подобно многим другим, проявившимся после окончания конфронтационного на глобальном уровне периода, возник как внутригосударственный. Это не помешало ему сразу же приобрести и межгосударственное, армяно-азербайджанское измерение.
Мир давно уже стоит перед дилеммой: либо сохранение многонациональных государств, либо их раздробление по национальному признаку. В период существования колониальных империй национальный вопрос был тесно связан с колониальным. В целом ряде многонациональных государств, особенно в XIX – первой половине XX века, национальный вопрос возник также как реакция на неравноправное положение различных нацменьшинств. В таких условиях и было провозглашено право наций на самоопределение. Это положение в дальнейшем оказалось отражено и в Уставе ООН, и в ряде других документов международного и межгосударственного характера.
