Роберт Лейси - Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон

«Она провела меня по театру незадолго до открытия, — вспоминает Билл Аллин. — Для этого приспособили какой-то конференц-зал, однако Грейс была полна решимости превратить его в настоящий театр. Она вспоминала, как когда-то начинала работать на сцене и как актерам недоставало удобных уборных, и поэтому дала себе слово, что в ее театре все будет по-другому, буквально каждая мелочь».

Одним из выдающихся актеров, приглашенных на открытие театра в декабре 1981 года, стал Дирк Богарт. Ему отводилась, в духе французской традиции, роль «крестного отца».

«Театр обошелся ей в копеечку, хотя зальчик был довольно тесным, — вспоминает он, — однако это был предмет ее гордости, причем гордости вполне заслуженной. Я сидел за ее столом, слева от нее. Грейс держалась, как мне вспоминается, даже более царственно, чем наша королева… Тем не менее беседовать с ней было легко и приятно. Она напряженно следила за собственным мужем. Когда тот начал проявлять первые признаки раздражения — еще бы, ведь волей-неволей ему пришлось терпеть окружающие толпы народу, — Грейс прошептала мне на ухо: «Ух… Нашего Додо опять тоска заела». Когда же стало совершенно очевидно, что Ренье тяготиться приемом, княгиня с поразительным шармом и легкостью объявила затянувшийся ужин законченным».

В планы Грейс входило создать для ее театрика у гавани свой репертуар, в котором бы были заняты актеры, близкие ей по духу. Себе же она отводила роль режиссера, продюсера, хотя, разумеется, не отказывалась от мысли когда-нибудь и самой выйти на сцену здесь, на Ривьере. Она вполне могла бы стать основательницей фестиваля драматического искусства. «Грейс сказала нам, что ей бы хотелось, чтобы мы приехали и помогли ей создать в Монако труппу из лучших английских актеров», — вспоминает Ричард Паско.

«Грейс собиралась по-настоящему вернуться на сцену, — вспоминает Рита Гам. — Она была в восторге от этой мысли. Ее первоначальные планы постепенно перерастали в нечто более замечательное, серьезное, требующее больше времени и усилий, однако лично для нее в этом заключалось и большее удовлетворение. Лишенная возможности творить, она во многих отношениях так и не реализовала себя. И вот теперь Грейс шагнула в новую, интересную и значительную для нее фазу… Я помню, она написала мне об этом письмо». Рита Гам получила это письмо в сентябре 1982 года. Менее недели спустя княгини Грейс не стало.

Глава 27

«Будет проще, если за руль сяду я»

Весной 1982 года, за шесть месяцев до своей смерти, княгиня Грейс вместе с супругом вылетела в Гонконг по приглашению С. И. Дуна — китайского судовладельца, хотевшего, чтобы Грейс приняла участие в церемонии нового спуска на воду «Конституции». Дун переоснастил этот лайнер для дорогих круизов вокруг Гавайев, стараясь при этом как можно точнее воссоздать тот стиль, который отличал судно, когда в апреле 1956 года Грейс ступила с его борта на берег Монако. Дун также прислал приглашение супружеской паре, познакомившейся друг с другом во время того памятного вояжа. Это были Джек Сибрук и его жена Элизабет (в прошлом репортер агентства ЮПИ), которые полюбили друг друга на борту «Конституции».

Чета Сибруков не видела Грейс целых двадцать шесть лет. Лиз Сибрук еще по журнальным фотографиям заметила, как сильно располнела Грейс за последние годы, и при первой же встрече поняла почему. Пока они беседовали за бокалом вина, Грейс по рассеянности в один присест уничтожила целую вазу арахиса. «Ой, что я делаю!» — опомнившись, хихикнула она и слегка смутилась, поняв, что натворила.

Лиз Сибрук было хорошо известно, что излишняя полнота и склонность к перееданию зачастую являются признаками того, что в глубине души женщина несчастна, однако в Грейс она не заметила ничего подобного — наоборот, княгиня вела себя раскованно и непринужденно.

Грейс с превеликим удовольствием принялась исследовать судно и даже отыскала свою каюту и каюты родителей. С Ренье она держалась тепло и искренне. Супруги смеялись и подшучивали друг над другом, как старые, верные друзья. Джек и Элизабет Сибрук, видя это, отказывались верить, будто между Грейс и ее мужем пролегла пропасть непонимания, о чем они были наслышаны в Америке. Разумеется, князь с княгиней меньше всего напоминали юных влюбленных, однако это была счастливая, довольная жизнью пара.

То, что замужество Грейс из романтической влюбленности через непонимание и апатию переросло в новый вид взаимной терпимости и дружбы, было лучшим, что случилось с ней в эти годы. Князь, как и раньше, был подвержен перепадам настроения и высокомерию. Однако Грейс научилась посмеиваться над своим Додо; в лучшем же своем настроении Ренье был просто душка.

Грейс осталась верна своему пожизненному «контракту». Она поклялась, что при любых обстоятельствах не нарушит данного ею слова, и оставалась верна этому принципу даже в свои самые черные дни. «Будь у меня выбор, — призналась она как-то раз Мишелин Свифт, — я бы развелась с ним. Но у меня нет выбора. Ведь дети останутся с ним».

Грейс имела в виду семейный закон Гримальди и свой брачный контракт, согласно которым в случае развода дети оставались под опекой отца. Однако проблема оказалась куда более сложной. Даже отбросив в сторону догмы католицизма, Грейс вовсе не желала расставаться с титулом княгини. И пусть она время от времени задумывалась о подобном исходе дела, в действительности развестись с Ренье и уехать из Монако значило бы для нее конец очень многого в ее жизни. Это значило бы открыто признать собственную неудачу, о чем было страшно подумать, и, к тому же, в этом не имелось настоятельной необходимости. Выступая с чтением стихов, имея самые разнообразные интересы и тайные связи с молодыми людьми, Грейс нашла для себя способ выпорхнуть из клетки и одновременно оставить за собой все положенные ей по статусу привилегии. Оставаясь верной супругой, она немало получала взамен; когда же ей становилось невмоготу… Что ж не зря же она была великой актрисой!

Благодаря этому взаимному отстранению, которое пошло им обоим только на пользу, Грейс и Ренье превратились в хороших друзей. В конце концов, каждый из них достиг чего-то в жизни благодаря другому. Они вдвоем создали нечто такое, чем горячо восторгался мир и во что свято верил; и если говорить начистоту, то только вдвоем они составляли нечто значимое. Они по-прежнему спали вместе как во дворце, так и в Рок-Ажель, деля просторное супружеское ложе под распятием. По причине как великодушия, так и эгоизма, супруги научились спокойно воспринимать тот факт, что идут каждый своей дорогой, хотя и не совсем в разные стороны.