Николай Яковлев - Вашингтон

Указывая на неоспоримый факт, что великий квартет — Т. Джефферсон, А. Гамильтон, Д. Адамс и Д. Мэдисон — коллективно отковал идейное оружие революции и определил направление развития молодой республики, американские исследователи отвели Вашингтону роль бесцветного статиста, поочередно подпадавшего под идейное влияние этих людей, причем в конечном итоге возобладал Александр Гамильтон.

Ради этого был пущен под откос тезис, милый сердцу западных историков, о «разрыве поколений» — Гамильтон был более чем на двадцать лет моложе Вашингтона. Уже в специальной монографии К. Баурса «Гамильтон и Джефферсон» о президентстве Д. Вашингтона самому президенту не нашлось места не только в заголовке книги, но, в сущности, и в ее содержании. В. Паррингтон, выполнивший в двадцатые годы монументальное трехтомное исследование «Основные течения американской мысли», вероятно, счел, что молчание — лучший способ воздать должное прославившемуся немногословностью Вашингтону.

Тенденция эта, возникшая в двадцатые годы, постепенно набирала силу и к нашим дням типична практически для всех значительных трудов по истории развития идей в США. М. Керти, написавший в тридцатые годы обширный трактат «Рост американской мысли», на страницах труда, занявшего почти тысячу страниц, двенадцать раз поминает Вашингтона и преимущественно по второстепенным поводам. Книга Р. Хофштадтера, выполненная в конце сороковых годов, «Американская политическая традиция» — четыреста страниц убористого текста. Вашингтон упоминается пять раз. А обе эти работы неоднократно переиздавались в США и по сей день считаются шедеврами исследования американских интеллектуальных свершений. Аналогичная картина и в новейших трудах: Л. Харц «Либеральная традиция в Америке» (1955), К. Росситер «Консерватизм в Америке» (1962), А. Экирш «История американской традиции» (1963).

Авторы тем самым избегают щекотливого вопроса: к какой категории отнести Вашингтона — либерального или консервативного мыслителя? В то же время подобные трактовки не наносят решительно никакого ущерба культу Отца Страны. Мраморной статуе полагается быть безгласной, а роль Пигмалиона, как показал Бернард Шоу, иногда приводит к непредвиденным последствиям. По крайней мере, можно утратить душевный покой, творить в рамках модной ныне в США теории «согласия», то есть полного отрицания классовых конфликтов, куда спокойнее.

В двадцатые годы ревизионизм как проявление общего разочарования, пришедшего по пятам за мировой бойней, серьезно затронул американскую историческую науку. Действуя сплоченной когортой, ревизионисты, хотя и не очень многочисленные, но очень шумные, атаковали мнимый «идеализм» Белого дома и прочее, пытаясь докопаться до истинных причин вступления США в первую мировую войну. Их удары, созвучные настроениям «потерянного поколения», разили без особого разбора кондовые святыни, ибо ниспровергатели полагали, что нужно сокрушить идолов, на которых покоятся ложные ценности американского общества.

Прекраснодушные ревизионисты, как и подобает бунтующим интеллектуалам, принимающим себя всерьез, разумеется, были бы изумлены, если бы им указали — их кампания, искренне затеянная как доведение до конца «разгребания грязи», соответствовала видам правящих кругов страны. Они готовили почву для расцвета «изоляционизма» и политики «невмешательства» США на международной арене в тридцатые годы. Отсюда не только терпение сильных мира сего в США к выходкам ревизионистов, но даже благосклонное отношение к их разоблачениям — открывался предохранительный клапан, мятущиеся души интеллигентов успокаивались.

Тема Вашингтона имела ко всему этому весьма отдаленное отношение, и с точки зрения ревнителей «100-процентного американизма» нападки на него были издержками от полезной в других отношениях деятельности ревизионистов. Тем не менее в истерической атмосфере, иной раз граничившей с публицистическим хулиганством, всыпали по первое число по совокупности Джорджу Вашингтону. В 1926–1930 годах им специально занялись бизнесмен и историк-любитель У. Вудворд и профессиональный историк Р. Юз. Книга первого «Джордж Вашингтон: миф и человек» и второго «Джордж Вашингтон: человек и герой» внесли заметное смятение в сердца законопослушных американцев и вызвали за рубежом реакцию типа — «ага, мы это знали!».

Злоязычные сочинители оставили в покое сферу, обычно подавлявшую исторические сочинения, — военную и государственную деятельность Вашингтона — и с величайшим наслаждением окунулись в его личную жизнь. Открытие, что Вашингтон не персонаж из назидательной книжки для воскресной школы, привело их в дикий восторг. Вудворд единым росчерком пера покончил с благороднейшим происхождением семьи Вашингтона, сообщив, что даже если В. Ирвинг и прав, поместив у корня генеалогического древа семьи некоего рыцаря при дворе Вильгельма Завоевателя, то «семья ничем не отличалась, если не считать посредственности, последовательно отмечавшей ее многие поколения». В таком ключе Вудворд взялся за миф, сосредоточив внимание на низком меркантилизме Вашингтона, не забыв подчеркнуть, что речь идет о стяжателе-рабовладельце, любившем выпить, просидеть ночь за карточным столом, равнодушном к религии и сверх того обуреваемом низкими страстями. Салли Фэрфакс, как и следовало ожидать, заняла видное место на страницах книги. И не одна она.

Во время войны за независимость в 1775 году англичане перехватили скучнейшее политическое письмо американского генерала Б. Гаррисона главнокомандующему Вашингтону. Они опубликовали его, вписав пикантный абзац — для атамана разбойников Вашингтона-де «подготовлена дочь прачки, прелестная малышка Кейт». Рядовой ход в военной пропаганде, задуманный для компрометации противника любыми средствами. Несколько позже изобретательные мастера психологической войны, работавшие по рецептам XVIII века, превратили загадочную Кейт в октеронку-рабыню, ласки которой-дс Джефферсон и Гамильтон разделяли с Вашингтоном. По другой версии, сам Вашингтон давал ее напрокат Джефферсону, Гамильтону и Лафайету. Заурядная, давно разоблаченная фальшивка, ибо подлинник обработанного в черной канцелярии письма сохранился в архивах и историки имели возможность взглянуть на него. Тем не менее Вудворд радостно подхватил утку почтенного полуторастолетнего возраста, сурово вопросив: «Приготовили ее к чему? Ну конечно, простирнуть бельишко!»

Хотя Р. Юз обошелся несколько милостивее с Вашингтоном, чем Вудворд, он поставил ему в вину лишь то, что герой, на его взгляд, доказал только одно: «нужно одеваться с максимальным щегольством, предаваться всем видам самых дорогостоящих удовольствий, включая танцы, театр, балы, охоту, рыбную ловлю, скачки, спиртные напитки, игру в карты, сохраняя при этом спокойствие, оставаясь справедливым, честным и имея достойный вид». Но исследование жизни Вашингтона под специфическим углом зрения, надо думать, постепенно наскучило Юзу. Он прервал работу на третьем томе, доведя читателя до Йорктауна — последнего сражения войны за независимость в 1781 году.