Иван Стаднюк - Исповедь сталиниста

- Дай Бог мне ошибиться, но боюсь, что больше ни одна ваша книга "Войны" не увидит света...

Я хорошо знал Быханова: он на ветер слов не бросал. И не торопил его с объяснениями.

- На вас навели прожекторы... - болезненно сморщив лицо, продолжил он. - Ждут момента, чтоб дать залп... Остерегайтесь... Берегите себя...

Мы сидели за накрытым столом, угощаясь коньяком. Я налил по очередной рюмке, надеясь, что услышу от Владимира Ивановича какие-нибудь подробности. Но он вдруг строго сказал:

- Только прошу, ни о чем меня больше не расспрашивайте.

- Зачем тогда вы взбаламутили мне душу? - обидчиво заметил я, охваченный закипевшей тревогой. - Если начинается борьба, надо знать, кто противник, где он находится и чем вооружен... Впрочем, догадываюсь, что об этом велся разговор в вашем охотничьем домике. При вас кто-то из большого начальства, держащего в своих руках запретительную власть, угрожал мне, Но кто именно?.. И какие угрозы?..

И все-таки мне удалось отстоять вторую книгу романа "Война", как и последующие, а также романы "Москва, 41-й" и "Меч над Москвой". Их принял в свое печатное лоно журнал "Молодая гвардия", возглавляемый прекрасным русским писателем Анатолием Степановичем Ивановым.

В ходе борьбы за выход своих книг, бывая на Старой площади, я сделал для себя неожиданное открытие: во многих кабинетах ЦК партии сидели люди с разными, подчас противоположными политическими пристрастиями и ориентациями. Очень нелегко было сообразить, в какую дверь следовало стучаться за помощью, а в какую бесполезно, хотя почти во всех кабинетах встречали улыбкой и крепким рукопожатием... Ох как горько чувствовать себя мелкой и беспомощной щепкой, попавшей в водоворот скрытых "политических игралищ" сильных мира сего.

Радовала только активная поддержка бывших фронтовиков и кадрового военного люда, которая ощущалась в обвале писем и во время моих литературных выступлений в главных штабах родов войск, военных академиях и воинских частях. Особенно придавала сил поддержка маршалов и генералов, хлебнувших тяжких горестей в первые месяцы войны на Западном направлении и в битве за Москву. Могу похвалиться, что от них я не получил ни одного критического замечания.

Но случалось, что я чувствовал себя удрученно...

Вот один из примеров... Когда Михаил Шолохов вернулся из Швеции после вручения ему там Нобелевской премии, правительство дало в его честь в особняке на Воробьевых горах банкет, на который была приглашена и группа московских писателей. Перед началом приема мы, курильщики, толпились в нижнем вестибюле, разговаривали о разном. Выкурив сигарету, я пошел бросить окурок в урну и лицом к лицу столкнулся с маршалом Ворошиловым. Он был одет в темный гражданский костюм, висевший на нем мешковато. Маршал заметно исхудал, постарел, лицо его было дряблым, седые усы, седая и жидкая шевелюра. В глазах грусть и какая-то тяжкая озабоченность.

- Здравия желаю, товарищ маршал! - поприветствовал я Климента Ефремовича, отступив в сторону. Он остановился и вопросительно посмотрел на меня.

- Маршал плохо слышит! Ты громче с ним, - посоветовал Николай Грибачев, дымивший рядом изящной трубкой.

Я кукарекнул громче:

- Здравия желаю!..

- Зачем ты куришь? - перебил Ворошилов. - Зачем травишь себя?

Я бросил окурок и растерянно заулыбался, вглядываясь в морщинистое лицо легендарного маршала.

- Привычка, Климент Ефремович. Сам бы рад бросить, да не получается.

- Прояви характер!

- Вон у Грибачева характер покрепче моего, - я указал глазами на стоявшего рядом Николая Матвеевича - нарядного, наглаженного; его лысая голова прямо сияла в лучах люстр. - Но ведь тоже курит!

- А в голове что у твоего Грибачева?! - Ворошилов почему-то сердито постучал себя пальцем по лбу.

Послышался чей-то смешок. Грибачев же, обиженно сверкнув глазами, откликнулся:

- Климент Ефремович! У меня в голове не меньше, чем у Стаднюка! Я тоже всю войну прошел!..

- Вы Стадник? - переспросил меня Ворошилов, не обратив внимания на допущенную им бестактность по отношению к Грибачеву.

- Стаднюк! - поправил я маршала.

- Это вы пишете о Западном?.. Вы у Павлова служили в оперативном управлении или разведывательном?

- Никак нет!.. Войну встретил в мотомеханизированной дивизии!

- В дивизии?! - Климент Ефремович смотрел на меня с недоумением и, как мне показалось, с упреком. - С командного пункта дивизии увидишь немногое...

Ничего больше не сказав, он с хмурым лицом направился к лестнице...

Я вначале не понял, что означали слова Ворошилова и чем не понравился ему мой ответ. Потом родилась догадка: кое-кому казалось, что взялся я не за свое дело. Не суйся, мол, со свиным рылом в калашный ряд; мыслить самыми высокими военными категориями тебе не по зубам.

Запомнилась еще одна занятная и несколько загадочная для меня ситуация.

В зале заседаний министра обороны маршала Гречко, кажется в конце 1973 года, обсуждался один из очередных томов Истории Великой Отечественной войны. Присутствовали члены редакционной комиссии многотомника, консультанты и работники секретариата. Когда я, будучи консультантом некоторых томов, вошел в зал, он был уже переполнен. Направляясь в глубину зала искать место, услышал, что меня окликнул генерал армии Иванов Семен Павлович - мой добрый знакомый. Он указал на свободный стул рядом с собой. Я заколебался, смущаясь оттого, что по соседству с ним сидел маршал Москаленко. Но Семен Павлович требовательно и строго указывал рукой, куда я должен сесть. Пришлось подчиниться.

Надо сказать, что за внешней суровостью генерала армии Иванова скрывались необыкновенная сердечность и доброта. Можно было поражаться и его острому уму, весьма натренированному мышлению в оперативно-стратегической сфере, умению очень точно формулировать свои концепции войны и военного искусства, давать объективные оценки полководческим качествам того или иного военачальника, характеристики театрам военных действий.

В то время разнесся по Москве слух, что Молотов якобы издал книгу своих воспоминаний, названную "Тридцать лет со Сталиным". Семен Павлович, зная о моих встречах с Молотовым, стал расспрашивать, что мне известно об этом. Я сказал, что Вячеслав Михайлович еще только собирается сесть за мемуары, но будет писать, как он говорил, о своей жизни в дореволюционный период. А не так давно Вячеслав Михайлович закончил книгу об экономических проблемах социализма и послал ее в ЦК. Но оттуда пока никто не откликнулся.

Маршал Москаленко Кирилл Семенович прислушивался к нашему перешептыванию, а потом, когда понял, что речь идет о Молотове, вдруг наклонился к Иванову и спросил: