Иван Стаднюк - Исповедь сталиниста

И вот профессор Косицын решил повторить эту шутку над, как их сейчас называют, "партократом", затеявшим с нами перепалку. Но в темноте перепутал кровати и положил чучело кабана в постель ни в чем не повинного водителя малолитражного автобуса, в котором приехало высокое начальство. Во второй половине ночи нас всех разбудил истошный вопль... Мы вскочили с постелей, включили свет и увидели лежащего на полу ошалевшего от испуга водителя автобуса... Пришлось успокаивать его валидолом и рюмкой водки из запасов Саши Косицына.

И надо же было случиться такому, что через несколько дней Морозов вместе с несколькими работниками Министерства сельского хозяйства был вызван в Совет Министров. Когда зашли в зал заседаний, Петр Иванович увидел за начальственным столом знакомого рыбака - главу бригады, с которой свела нас судьба на прошлой рыбалке. Поздоровавшись, как добрые знакомые, со смехом вспоминали о чучеле дикого кабана. Потом началось совещание, о котором Морозов рассказывал мне в машине, когда мы в очередной раз ехали на водоем.

- И знаешь, какая была повестка дня? - весело спросил у меня Петр Иванович. - О хлебном квасе!.. Москва, мол, задыхается без кваса, у цистерн стоят километровые очереди, а работники Министерства сельского хозяйства прохлаждаются на рыбалках... Вначале я стерпел обиду, а потом улучил момент и задал нашему знакомцу вопрос:

- А очередей за молоком вы не наблюдали в Москве? Или в любом другом городе?

- Нет, с молоком у нас благополучно, - ответил председатель.

- А что легче - надаивать молоко или изготавливать квас?

- Вопрос не по существу!

- Если не по существу, то зачем вы меня, ведающего животноводством страны, вызвали на совещание о квасе? - участники собрания заржали, рассказывал Петр Иванович. - А если уж вызвали, то подчините мне производственные мощности, дающие квас, и через неделю мы зальем Москву квасом. Но тогда молоком занимайтесь сами!

- А вы не ерничайте, товарищ Морозов, У нас кроме кваса есть еще другие проблемы.

- Я притих, полагая, что впереди, видимо, что-то будут говорить о животноводстве. Но вдруг председательствующий объявляет:

- А теперь давайте обсудим проблему лука! - В тот год в стране не уродился лук. - На рынках и в овощных магазинах он отсутствует полностью...

Тут я вновь не стерпел, но голоса подавать не стал, а послал в президиум две частушки (кто-то из вас сочинил их, когда мы на рыбалке тоже говорили об отсутствии лука):

Когда ехал я за луком,

По телеге хреном стукал,

По колесам стук да грюк,

Продавайте, бабы, лук!

А обратно ехал с грузом,

Колес больше не вовтузил:

Купил луку я сполна,

Обеднела лишь казна.

Внизу приписал: "Вот единственный выход из "лукового тупика", - и демонстративно удалился из зала заседаний.

- Первую частушку, кажется, сочинил в несколько ином варианте Михаил Дудин, - объяснил я Морозову. - А вторую слепили мы сообща...

* * *

Разговор продолжили, когда, выйдя на озеро, заякорили рядом две лодки и забросили в воду удочки.

- Думаешь, простили мне ваши частушки? - со смехом спросил у меня Петр Иванович.

- А вы что, подписали их?

- Догадались. Пригласил меня на Старую площадь инструктор ЦК, который курирует наше министерство. Вначале затеял разговор об удоях коров, молодняке, кормах, удобрениях. Потом вдруг достал из папочки знакомую мне записку и с издевкой сказал:

- Петр Иванович, такие ваши шуточки могут плохо обернуться.

- А разве над дураками шутить нельзя? - спрашиваю.

- Почему - дураками?

- Зачем же меня, замминистра по животноводству, вызывают на совещание, где решаются проблемы кваса и лука? У меня своей работы по горло! Да у нас есть и своя коллегия.

- Это общегосударственные проблемы, а вы бывший первый секретарь крупного обкома партии и могли бы вспомнить свой прежний опыт, поделиться дельными мыслями, - и отчитал меня как мальчишку.

- Неужели рядовой инструктор ЦК партии выше по положению союзного заместителя министра? - удивился я.

Морозов горько засмеялся, помолчал, а затем, стишив голос, сказал:

- В этом главная беда нашего времени. Назначение всех крупных руководителей - в руках ЦК. Как доложит о тебе заведующему отделом или на секретариате инструктор, таково и будет решение. Хорошо еще, если он смыслит в деле. А то, случается, попадает туда по чьей-то протекции молодой человек, допустим, с комсомольской работы, а профессиональных знаний у него на полгроша. И решает человеческие судьбы, из которых складывается судьба страны... Вот поручили бы тебе, скажем, курировать химическую промышленность...

- Я бы им нахимичил...

- Вот именно. А у нас только болтают о демократизме, выборной системе... Ерунда все это! Если, например, секретарь обкома не захочет, чтоб тебя избрали секретарем райкома, никогда не изберут... Все главные должности в области или крае в его ведении. А проголосуешь против - потом не возрадуешься. Попадешь в категорию "неуправляемых", и карьере твоей конец...

* * *

Я понимал, что в рассуждениях Морозова есть немалая доля истины, не раз убеждался в этом на собстственном опыте. Но все-таки мне верилось: справедливость можно защитить, если не уступать в борьбе за нее, даже тогда, когда проявляют активность злые, подчас тайные, силы, которым ничего не стоит накинуть тебе и твоим сторонникам на глаза повязку, употребить власть (прямо или косвенно), оглушить гневной демагогией и направить твою энергию по пути в никуда. И ты будто оказываешься в кромешной тьме, не зная, в какую сторону сделать шаг к выходу. И часто твоя борьба за справедливость превращается в судилище над тобой без всякого права на самооборону.

Именно такое мерзкое состояние испытал я, когда после смерти Всеволода Кочетова новый редактор "Октября" изъял из верстки журнала вторую книгу моего романа "Война". Понимая, сколь беспощадно попрано мое авторское право, я попытался было защитить книгу в самых высоких партийных инстанциях. С нетерпением ждал ответа на свое письмо в ЦК.

В эти дни заехал ко мне в Переделкино председатель одного подмосковного совхоза - Быханов Владимир Иванович. На землях совхоза раскинулось известное озеро Палецкое, где мы иногда рыбачили. Я показал Быханову верстку "Октября" со своей книгой и пожаловался, что она выброшена из этого номера журнала и вряд ли будет возвращена в какой-либо номер.

Быханов - человек душевный, любящий литературу. Он какое-то время молчал, над чем-то размышляя, и почему-то прятал от меня глаза. Потом, тяжело вздохнув, с трудом выговорил:

- Дай Бог мне ошибиться, но боюсь, что больше ни одна ваша книга "Войны" не увидит света...

Я хорошо знал Быханова: он на ветер слов не бросал. И не торопил его с объяснениями.