Распеленать память - Ирина Николаевна Зорина
Убили Юрия Щекочихина через пятнадцать лет. Убили профессионально. Отравили то ли полонием, как Литвиненко, то ли другим каким «новичком». Один высокопоставленный сотрудник спецслужб сообщил (правда, потом не решился дать показания официально), что Щекочихин был отравлен бинарным препаратом (это когда сначала вводится один ингредиент, абсолютно безвредный, а потом – другой, который, соединившись с первым, вызывает обвальную реакцию). Этот яд поступил в спецподразделения, дислоцированные на Северном Кавказе для уничтожения главарей бандформирований.
Все это неподтвержденные версии. Но ясно, что сработали топорно. Пришлось заметать следы – изолировать умирающего депутата в палате ЦКБ (Центральной клинической больницы), не пустив к нему даже мать. Ликвидировать все медицинские документы, предложив «городу и миру» чудовищную абракадабру в качестве официального медицинского заключения («общая интоксикация»). Прокуратура сделала все, чтобы следы преступления исчезли.
* * *
Карякин заметил Юрия Щекочихина в 1970-е годы, когда тот работал в «Комсомольской правде», где вел рубрику «Алый парус». Ольга Кучкина, с которой Юра дружил, как-то сказала ему: «Обрати внимание на этого парня. Совсем молодой, но уже давно печатается. А теперь за ним потянулись в нашу газету любители-журналисты и присылают очень интересные материалы». «Скольких тогда Щекочихин отыскал и вывел в свет, еще более молодых, чем он сам. Сколько было у него влюбленных в него учеников, преданных, зараженных его бескорыстной энергией», – писал позднее Карякин. А еще Юра Щекочихин создал в той старой «Комсомолке», в Советском Союзе (!) – жанр журналистского расследования.
Сдружились они уже в начале девяностых, когда Карякин еще оставался народным депутатом Первого съезда, а Юра Щекочихин был избран народным депутатом СССР, а потом России. Вскоре мы все стали соседями по Переделкино: три Юры – Давыдов, Карякин, Щекочихин. И стал самый молодой Юра для первых двух младшим братом или старшим сыном.
Я же впервые увидела Щекоча при очень тревожных обстоятельствах. В декабре 1993 года Карякин выкрикнул в прямом эфире на ТВ свое знаменитое «Россия, ты одурела!». И посыпались телефонные проклятия, угрозы – и от жириновцев, и от коммунистов. Карякин вырубил телефон, чтобы я не пугалась. А потом его угораздило связаться с фашиствующими молодчиками, которые – при всеобщем бардаке – устроили стрельбище рядом с нашим домом, на заброшенной даче Фадеева. Ну и получил от них: «А ты, писательское падло, заткнись. Будешь выступать – тебе не жить!» Да еще сосед оповестил нас, что по ночам кто-то ходит вокруг дома и заглядывает в окна. Мы жили, слава богу, на втором этаже.
Ю. Карякин и Ю. Щекочихин. Переделкино. 2002
Как раз в эти дни ко мне приехала из США моя бывшая аспирантка Маргарита Бальмаседа, ставшая к тому времени уважаемым преподавателем Принстонского университета. Я организовала для нее несколько встреч с нашими экономистами и политиками. Возвращаемся мы из подмосковного дачного поселка Снегири от Володи Лукина на моей старенькой «Оке». Батюшки – к дому не подъехать: стоит бронированная машина, много людей в военной форме. Карякин и рядом с ним – очень возбужденный Юра Щекочихин. Оказывается, он приехал со своими друзьями из отряда «Альфа», чтобы помочь другу. Может, этот визит и помог. Угрозы постепенно сошли на нет. Зато наша верная собака, овчарка Маша, получила второе имя – Альфа.
Три Юры частенько встречались на территории Давыдова. Удобно, без надзора. Слава (Тарощина), жена Юрия Владимировича, всегда в Москве, на работе. Меня, злыдню, старались близко не подпускать. Щекоч приезжал обычно нежданно-негаданно (но ждали его всегда), приезжал грамотно, с бутылочкой и с пивом. Ну а у Давыдова всегда имелись в запасе «ножки Буша» (теперь уж надо разъяснять, что это такое). Быстро жарили и устраивались за столом в садочке. Рядом располагалась верная подруга Юрия Владимировича, приблудная дворняга Рада. И начинался веселый и содеожательный разговор.
Карякин так об этом вспоминал: «Какие тут „конфликты“ „отцов и детей“? Мы – „старики“ – любовались им, завидовали его „перпетууммобильности“, а он никогда не забывал помянуть добром стариков-шестидесятников. Неожиданно и радостно он и для нас сделался учителем и образцом. Поражала его незамедлительная, мгновенная, безоглядно-бесстрашная и рабоче-деловая реакция на любую ложь и подлость. Сразу бросался, и всегда очертя голову, в самую гущу».
А занимался Щекочихин делами все более серьезными, но с такой легкостью и открытостью, не задумываясь о том, как хоть немного подстраховаться, и ничего не боялся. Главным делом его жизни стали журналистские расследования.
Собственно, уже в «Литературке», где он проработал шестнадцать лет (1980–1996), накопился огромный опыт. Ну а когда перешел в «Новую газету» в 1996-м, стал заместителем главного редактора и редактором Отдела расследований. Теперь главными темами его публикаций стали состояние российской армии, освобождение пленных и заложников в Чечне, коррупция в органах государственной власти. Одновременно он сумел использовать на полную катушку и те возможности, что открылись для него в Думе: он ведь занимал должность заместителя председателя Комитета по безопасности в Госдуме третьего созыва и был членом Комиссии по борьбе с коррупцией в органах государственной власти. Был даже экспертом ООН по вопросам организованной преступности.
Только сейчас понимаешь: буквально сжигал себя. Был абсолютно неподкупным. Стремление было одно: докопаться до истины, отыскать кровопийц-клещей, выколупать, выцарапать их и показать всем на ладошке – как корчатся они на свету, как представляются «божьими коровками» и мечтают снова забраться нам всем под кожу и снова укусить – отравить своим ядом. Как его на все хватало – на книги, на сотни статей, на депутатские запросы во все инстанции, на бесконечные поездки в горячие точки. От той информации, которой он был переполнен, можно было, наверное, сойти с ума. А он никогда не терял присутствия духа и снова и снова ввязывался в борьбу со всеми этими «клещами».
При этом жил Щекоч (так его называли друзья. – И. З.) как гениальный бомж, неустроенный, неухоженный, но на самой вершине духа. Всегда в его маленьком
