Александр Бармин - Соколы Троцкого

К счастью, в то время у нас еще были люди, способные смеяться над непристойным низкопоклонством, заменившим литературу.

В тот год в Москве рассказывали анекдот об открытии памятника Лермонтову по случаю его столетнего юбилея. На открытие собрались советские знаменитости, произносились речи, играла музыка, и наконец подошел черед снять покрывало. Публика вытянула шеи, но, когда покрывало спало, ее взору предстала гигантская статуя Сталина.

– Но какое отношение это имеет к Лермонтову? – прошептал один служащий на ухо другому.

– Не будь дураком, – ответил его собеседник. – Посмотри! Разве ты не видишь, что он держит в руках томик стихов Лермонтова!

Музыкальные вкусы Сталина в молодости ограничивались народными песнями. Став диктатором, он вдруг заинтересовался оперой и балетом и считается покровителем этих искусств, как, впрочем, и всего другого в России. Но в отличие от капиталистических меценатов, пожертвования которых редко превышают несколько тысяч долларов, он «жертвует», разумеется, из государственной казны многие миллионы. Благодарность артистов неизменно адресуется лично Сталину. На кремлевских банкетах в честь стахановцев, полярников и других героев, а также иностранных гостей артисты выступают целыми коллективами, с операми, балетами и драматическими спектаклями. Для артистов была создана целая иерархия титулов и званий от заслуженного до народного артиста. В дополнение к этим почетным званиям правительство «по предложению» Сталина выделяет театрам миллионы рублей на строительство новых зданий, на премии и другие поощрения артистам – все это, разумеется, из государственного бюджета. Пресса, сообщая об этом, всегда подчеркивает, что то или иное поощрение было сделано «по инициативе» товарища Сталина.

Сталина часто можно видеть в императорской ложе Большого театра на премьерах опер и балетов. Обычно он сидит во втором ряду, позволяя своим спутникам занимать первый ряд. Соседние места занимают сотрудники ОГПУ в военной форме и в гражданском. Во время антрактов в смежном с ложей помещении накрывается роскошный стол и диктатору никогда не приходится спускаться в общий буфет. Иногда публика даже не подозревает о его присутствии, но узнает об этом назавтра из газет. Когда же публика его замечает, то разражается бурной овацией и до хрипоты выкрикивает здравицы в честь вождя. Спектакль прерывается, и актеры присоединяются к общей овации.

Чтобы удовлетворить каприз диктатора, однажды в Москву привезли грузинскую оперу. Представление было довольно заурядным, но критика восхваляла ее на все лады. Ведь артисты были земляками Сталина!

Если Хозяин раздает награды с восточной щедростью, то и карает он с холодной жестокостью. Однажды Второй Московский Художественный театр поставил пьесу Жака Дюваля, на премьере которой присутствовал сам автор. За спектаклем последовал банкет, на котором, как доложили Сталину, директор театра, Иван Берсенев, пожаловался французскому драматургу, что он никак не может получить от властей разрешения на зарубежные гастроли. На основе этого доноса Сталин приказал театр закрыть, а его труппу отправить в Ростов-на-Дону. Когда труппа отказалась «добровольно» отправиться в эту ссылку, в прессе началась бешеная травля театра. Оказалось, что Второй Московский Художественный театр полностью утратил связь с эпохой великих социалистических свершений и абсолютно бесполезен для искусства. В конце концов театр ликвидировали, а его актеров распихали по разным театрам. Таков был конец Второго Московского Художественного театра, основанного Михаилом Чеховым и являвшегося продолжением прославленного Московского Художественного театра Станиславского.

В разгар чисток на торжественном заседании в Большом театре была исполнена «Героическая симфония» Бетховена. На следующий день ведущие музыкальные критики объявили, что это сочинение Бетховена отражает дух советской эпохи. Они даже обнаружили, что этой симфонией Бетховен провидчески предсказал роль Сталина в истории.

Во всяком случае, это способствовало популяризации сочинений великого композитора. Это обстоятельство также очень помогло самому талантливому советскому композитору, Дмитрию Шостаковичу. Все годы, до «обретения» Сталиным Бетховена, этот ныне всемирно известный композитор подвергался официальному бойкоту. Это было равнозначно смертному приговору в искусстве. Его произведения не публиковались и не исполнялись в Советском Союзе. Композитор был практически лишен источника средств существования, отчаянно нуждался и жил только за счет поддержки нескольких своих верных друзей.

Это тоже было результатом одного из капризов диктатора. Случилось так, что он пропустил премьеру знаменитой оперы Шостаковича «Катерина Измайлова», которая принесла мировую известность молодому композитору. Но слава оперы росла просто в силу ее художественных достоинств. Все спектакли оперы в Музыкальной студии Немировича-Данченко шли с аншлагом. И вот наконец настал день, когда в театре без предупреждения появился Хозяин. Его усадили на лучшее место, каким в театре считалась директорская ложа. К сожалению, Музыкальная студия Немировича-Данченко располагалась в помещении, которое первоначально не предназначалось для театра, и особенно для постановки таких звучных опер, как «Катерина Измайлова». Раньше это был деловой клуб, и акустика зала не была необходимым образом скорректирована. Поскольку директорская ложа располагалась практически над оркестровой ямой, медь оркестра раздражала диктатора. К тому же он пришел в тот вечер в скверном настроении и хотел развеяться. В порыве гнева он встал и покинул театр еще до окончания второго акта.

На следующий день «Правда» спустила на Шостаковича всех собак. Тон всей этой кампании травли был задан статьей председателя правительственной комиссии по искусству Керженцева, который неожиданно обнаружил, что Шостакович оказался настоящим музыкальным контрреволюционером, «диверсантом» с буржуазными музыкальными стандартами и вообще никаким не композитором. Короче говоря, Шостакович оказался почти «врагом народа» в музыке. Этот чувствительный молодой человек, гений, каких русская музыка не знала со времен Чайковского, Глинки и Бородина, вдруг обнаружил, что его со всех сторон поносят те же самые критики, которые еще совсем недавно превозносили его до небес. Пресса стала публиковать покаянные заявления этих критиков, которые признавали свои ошибки и клеймили Шостаковича как шарлатана и растлителя революционных вкусов.

Председатель Союза советских композиторов писал в газете «Известия» от 27 февраля 1936 года: