Иван Гребенюк - На далеких рубежах

Но это были последние потуги. С каждым днем все выше и выше в небо поднималось солнце. Под его щедрыми лучами, под теплыми южными ветрами темнели, жухли и оседали снега. В ложбинах и оврагах набрякали скрытые под снегом озерца. И вот в середине апреля засверкали, зашумели вешние воды и веселыми ручьями понеслись к морю.

Как-то во время длительного ливня протекла палуба баржи как раз в том месте, где стояла кровать Гришина. Постель намокла. Одеяло и простыни старшина заменил, а матраца лишнего не оказалось. Гришин поднялся на палубу по какому-то делу, и в это время кто-то из солдат заменил ему матрац -- себе взял мокрый, а майору подложил сухой.

Оказалось, сделал это радист, тот самый, что летел с ним в вертолете, -- рядовой Кошелев. "Товарищ майор, -- сказал он, -- я моложе вас, ко мне не так легко привяжется ревматизм, как к вам. Кроме того, я отслужу свое -- и домой. А вам всю жизнь служить..."

Гришин полюбил солдат какой-то непонятной для него до сих пор любовью. Часто он выступал в роли руководителя политзанятий, заменяя техника Леваду. А когда стало известно, что большинство солдат гарнизона острова готовятся поступать после демобилизации в высшие учебные заведения, Гришин начал проводить с ними занятия по алгебре, геометрии, физике и химии, то есть по тем предметам, в которых сам был силен. Баржа превратилась в своеобразную учебную аудиторию.

Одним словом, майор Гришин уже не чувствовал себя на острове одиноким, забытым. Только иногда, когда с материка прибывал вертолет с продуктами, пресной водой и газетами, он вспоминал о семье, и ему становилось немного грустно. Вот тогда и влекло его на берег поразмышлять и помечтать в одиночестве.

Однажды вечером, любуясь удивительно красивой лунной дорожкой, которая тянулась по водной пустыне до самого горизонта, он неожиданно уловил глазом какой-то неопределенный предмет, подбрасываемый волнами. Издали его можно было принять за деревянный щит небольших размеров или даже за перевернутую вверх дном лодку. Иногда казалось, что это голова кита. Гришину даже почудился было фонтан, ударивший у морского животного над головой. Неизвестный предмет то скрывался в морской пучине, то снова выплывал, переваливаясь через гребни относительно спокойны волн.

Гришин распорядился принести ему бинокль и, вглядываясь в морскую даль, распознал резиновую лодку. Волны подталкивали ее все ближе и ближе к острову и наконец швырнули на прибрежные скалы.

Лодка в море... Интересно и весьма загадочно.

Пробуждались после зимнего сна деревья, наливались ароматными соками, пьянели, тяжелели, распухали почки. И уже не звенела, как зимой, мерзлой хваткой тайга, а шумела тяжело, сочно -- по-весеннему. Вечерами, собираясь возле казармы, солдаты пели песни. Откуда только взялись птичьи стаи! У берегов, черкая крылом воду, носились быстрокрылые чайки. Уже и к морю докатились первые вздохи весны.

Это -- на материке.

А на остров Туманной, лежащий за полосой замерзания, весна обрушилась свирепыми вьюгами, часто переходящими в ливни. Снег не таял, его смывало, и весь остров несколько дней лоснился, похожий на сплошной ледяной бугор. Приходилось солдатам кирками и лопатами прокладывать дорожки, чтобы не поскользнуться и не съехать с крутого берега в море.

Но вот и в районе острова установились тихие и по-весеннему теплые вечера. В такие вечера, накинув на плечи летную куртку, майор Гришин, пользуясь свободным от дежурства временем, выходил на берег, останавливался на скале, которая едва заметно вздрагивала под ударами волн, и мечтательно любовался необъятным водным простором. Больше здесь, собственно говоря, и любоваться было нечем. Крохотный остров, казалось, все время находился в движении, словно дрейфующая льдина. Эту иллюзию создавали бесконечно катившиеся к берегу волны.

Иногда вокруг Гришина собирались солдаты, и он рассказывал им о тайнах морей и океанов, о приливах и отливах, об охотниках за жемчугом, о подвигах морских путешественников и о многом другом, что оставили в его памяти прочитанные еще в детстве книги Виктора Гюго, Жюля Верна, Даниэля Дефо.

До сих пор Гришин, бывая преимущественно в обществе офицеров, не очень присматривался и прислушивался к солдатам. Для него они были просто обслуживающим персоналом аэродрома. Совместная жизнь на острове сблизила его с солдатами, и он понял, что это чудесные молодые парни. Большей частью начитанные и уж, во всяком случае, пытливые и любознательные, юношески отважные и смелые. А сколько в них уважения к старшему, к офицеру! И на рабского чувства уважения, а благородного, сознательного.

-- А ну-ка, товарищи, все ко мне! -- обратился офицер к солдатам, которые попыхивали папиросами под будкой, где помещался выносной индикатор радиолокатора.

Кто-то посветил фонариком. Да, это была одноместная надувная лодка, точь-в-точь такая, какую берут летчики в полет. На ее борту виднелась какая-то надпись, но издали прочесть было невозможно.

Набежавшая волна сняла лодку со скал и отбросила в море. Потом ее снова прибило к берегу. Кто-то из солдат подбежал к барже и приволок пожарный багор; попытался зацепить крючком, но не дотянулся.

-- Осторожно, не проколите, а то утонет, -- предупредил Гришин.

За дело взялся радист Кошелев. Он лег на живот, свесился над обрывом и попросил багор.

-- Осторожнее, смотри!

-- Не бойся, давай!

-- Придерживайте Кошелева за ноги, -- распорядился Гришин.

Багор заскрежетал по камням.

-- Есть! -- крикнул Кошелев. -- Тяните меня!

-- Зацепил:

-- Зацепил...

И вот солдаты общими усилиями выволокли лодку на берег. С кормовой части свисали обрезанные концы тонко ссученной веревки, очевидно, из капрона, а на борту чернели буквы "Made in USA".

-- Ого, да ведь это американская! -- воскликнул Кошелев. -- Смотрите, откуда приплыла!

-- Не приплыла, а прилетела, -- резонно заметил майор. Летчик, он сразу сообразил, в чем тут дело. Один из членов экипажа бомбардировщика, сбитого Телюковым, очевидно выбросился из самолета и благополучно приводнился, но через некоторое время, а может быть и сразу, его смыло волной, и он пошел на дно. А лодку прибило к берегу.

К такому выводу позднее пришли и эксперты.

Майору Гришину засчитали третье боевое наведение, а капитану Телюкову -- второй сбитый нарушитель границы. Ему передали в виде трофея и лодку. Телюков осмотрел ее и пренебрежительно заметил:

-- Нет, этого "маде" мне не нужно.

Он распорол лодку и швырнул ее в море.

Таким образом, боевые дела шли совсем неплохо. В районе, где действовал полк, случилось только одно безнаказанное нарушение границы, да и то не по вине летчиков, а по вине КП дивизии, в данном случае полковника Вознесенского.