Быть Джоном Ленноном - Рэй Коннолли
Для всех то был горький вечер. Враг победил. Джон, уже и так бывший под кокаином, напился — и потерял над собой контроль.
57. «Слушай, Фил, хочешь убить меня — убей. Но не трахай мои уши. Они мне еще нужны»
На вечеринке Джон упился в хлам. Там была девушка. Он отвел ее в комнату и трахнул. И все об этом знали. В той комнате стояла кровать, куда все гости покидали пальто и куртки. Было поздно. Люди хотели домой, но не могли забрать одежду. В двух словах, как сказала мне Йоко чуть позже, когда звонила из Нью-Йорка, «было весьма неловко».
«Неловко» — не то слово, каким большинство жен предпочло бы описать такую ситуацию. Но Йоко не принадлежала к большинству жен. Она давно знала: когда Джон напивался, он начинал вести себя неразумно и иногда мог быть жестоким, и потому она всегда ограничивала количество алкоголя в их квартире. Но на той вечеринке в Ист-Виллидж наркота и пойло лились рекой. Другие гости говорили, что пытались успокоить Джона, но он нес какую-то белиберду, орал, толкался, а потом скрылся в спальне с юной дамой. Что чувствовала Йоко помимо неловкости и, вероятно, гнева, невозможно сказать. Хотя она, в отличие от многих, охотно рассказывала о таких событиях своей жизни, о каких другие, возможно, попытались бы умолчать, она редко объясняла свои эмоции. Когда я выражал сочувствие, самое большее, что она говорила, звучало так: «Иногда с Джоном очень трудно жить». Да, Синтия это знала.
Наутро Джон сгорал от стыда и каялся. Но границу он перешел. Спустя пять лет, что они провели вместе — буквально вместе, день и ночь, — миф о совершенной любви, который эти двое сотворили вокруг себя, «словно Кэти и Хитклифф»[155], как любила говорить Йоко, был разбит вдребезги.
Но что им было делать? Они не знали. Очарование богемной жизни в Гринвич-Виллидж, прежде владевшее Джоном, исчезло. Участвовал он в этом, в общем-то, по воле Йоко: этот район всегда больше импонировал ей, а не ему. Во любом случае квартира на Банк-стрит была слишком мала. И Леннон уже не хотел тусоваться с Рубином, Хоффманом и их корешами.
Поскольку сотрудники Apple разошлись по миру после прибытия в Лондон Аллена Клейна, Питер Браун, некогда бывший правой рукой Брайана Эпстайна, теперь жил в Нью-Йорке и работал на импресарио Роберта Стигвуда. Как-то раз он пригласил Джона и Йоко к себе, в квартиру на Сентрал-парк-Вест, и вид из окна привел их в восторг. Джон прямо там решил, что именно такой вид им и нужен.
В доме, где жил Питер Браун, свободных квартир не было. Но одна пустовала в расположенной по соседству «Дакоте» — огромном здании с горгульями, тяжело нависавшем над улицей, словно утес. «Дакота», особняк конца XIX века, находилась на углу Сентрал-парк-Вест и 72-й улицы, и впервые они побывали в ней полтора года назад. Дом, где их соседями могли стать Леонард Бернстайн, кинокритик Рекс Рид и актриса Глория Свенсон, где у дверей стоял охранник, способный отвадить фанатов, был одним из самых фешенебельных и безопасных зданий в Нью-Йорке. Они обосновались там в феврале 1973 года — всего через несколько недель после инцидента на вечеринке — и думали, что будут счастливы.
Они ошибались. Проблема была не в доме. Она была в них самих. Джон будет часами спать, или смотреть телевизор без звука, или вяло бренчать на гитаре, гадая, почему не способен работать как прежде. Даже Йоко теряла интерес к своим проектам — и приостановила работу над фильмом, который планировала снять вместе с Дэном Рихтером. Проблема с визами тоже не добавляла оптимизма, и — хотя это кажется невозможным, ведь Beatles заработали миллионы, — у них были проблемы с деньгами. С тех пор как Пол в 1970 году подал в суд на остальных битлов, желая разорвать их правовые отношения, совместный доход группы был заморожен в руках получателя, назначенного судом. Иными словами, все четверо получали огромные суммы роялти, но не владели этими деньгами. Конечно, Джон был богат, но до тех пор, пока не утрясут юридические разногласия — а их было много, — у него были проблемы с финансами. По крайней мере, если он хотел тратить деньги так, как нравилось ему и особенно Йоко.
Это было довольно неприятно для тех, кто привык не смотреть на ценники. Но их настоящая проблема заключалась в том, что ослепляющее сияние страсти ушло из их жизни, из их брака и из их секса. Они душили друг друга.
Они говорили о своих супружеских проблемах, о девушке на вечеринке и ненасытных сексуальных аппетитах Джона. Йоко позже сказала, что предложила ему проводить время с другими женщинами, если он того хочет. Она все понимала. Джон чувствовал, что ему нужно уйти, но он не мог идти один. У него всегда был кто-то рядом. Но с кем он пойдет? Вот, например, Мэл Эванс, верный гастрольный менеджер битлов. Джон никогда его не критиковал. Мэл теперь жил в Лос-Анджелесе. Чем не компания для Джона?
Но у Йоко была идея лучше. Как насчет Мэй? Мэй Пэнг, симпатичная девушка, бывшая в штате Аллена Клейна и ныне перешедшая к ним, в «Дакоту»? Мэй нравилась Джону, и Йоко это видела. Мэй нравилась всем. В свои двадцать два, в джинсах, футболке и больших круглых очках она всегда была энергичной, веселой, доброжелательной, ну просто умница и, как говорил Пол, «средоточие здравого смысла». Еще она прекрасно знала свое дело. А вот кем она не была, так это изысканной аристократкой из элитного частного университета — ибо росла в семье китайских иммигрантов.
Идея привела Джона в восторг, но он предоставил Йоко сделать первый шаг. В то время Джон писал песни для новой пластинки, которой предстояло получить название «Mind Games», а Йоко отрядила Мэй ему в помощь.
Затем однажды утром, как Мэй писала в своих мемуарах «Loving John»[156], Йоко пришла к ней с предложением. По воспоминаниям Мэй, их разговор, больше всего похожий на сцену из фильма, но максимально близкий к тому, что рассказала мне Йоко, звучал так: «Послушай, Мэй, мы с Джоном в разладе… Скорей всего, он начнет встречаться с другими
