Вернер Мазер - Адольф Гитлер. Легенда. Миф. Действительность

С самого начала своей политической карьеры Гитлер использовал интриги, карьеризм, компрометирующие факты биографии и честолюбие, ярко выраженное среди его подчиненных, большинство из которых происходили из мелкобуржуазных семей. Так, например, он с удовольствием использовал тактику, при которой важные полномочия обрисовывались лишь расплывчато и поручались соперничавшим друг с другом людям, у которых вдобавок были темные пятна в прошлом. На протяжении всей своей политической карьеры он не только охотно, но и необычайно мастерски использовал шантаж как средство управления. Соперничавшие друг с другом партийные деятели, чиновники, министры или генералы, у которых порой было небезупречное прошлое и которые полностью зависели от его неограниченной власти, никогда не объединились бы против своего вождя, как показывает исторический опыт. «Негодяи, у которых рыльце в пушку, — это легко управляемые люди. Они очень тонко чувствуют угрозу, потому что знают, что с ними может произойти, — объяснял Герман Геринг своему защитнику Хензелю во время Нюрнбергского процесса. — Им можно что-нибудь предложить, и они возьмут… Их можно повесить, если они начнут проявлять самостоятельность. Пусть вокруг меня будут сплошь отъявленные мерзавцы, но только при условии… что я полностью распоряжаюсь их жизнью и смертью». Личные отношения и вытекающие из них политические устремления и действия Германа Геринга, Альфреда Розенберга, Йозефа Геббельса и Альберта Шпеера убедительно доказывают, что Гитлер в большинстве случаев умел найти «нужного» человека[337] и хорошо разбирался в людях и в обстановке. Именно поэтому он с момента решительного захвата власти в своей партии в июле 1921 г. и вплоть до 1933 г., будучи партийным политиком в Баварии и других землях рейха, мог безнаказанно позволять себе невероятные вещи. Он прекрасно понимал, а позднее даже публично подтверждал, что это обстоятельство имело решающее значение для его становления как политика. Какие бы меры ни принимались против него внутри страны с 1921 по 1933 г. илив международном масштабе с 1933 по 1939 г., чтобы положить предел его притязаниям, он никогда не отказывался от своих принципиальных целей. В течение многих лет его мировоззрение, казалось бы, подтверждалось политическими событиями. Поэтому не удивляет его убежденность, что все политические решения зависят только от его воли. Его уверенность в том, что при наличии власти он может единолично определять всю внутреннюю и внешнюю политику, неизбежно должна была привести к тяжелым последствиям, особенно если учитывать постоянно дискутировавшийся в Германии вопрос о необходимости главенства внешней политики над внутренней.

Все, что Гитлер делал, и все, что делалось по его приказу — будь то расстрел Эрнста Рема и многочисленных других противников 30 июня 1934 г., объединение постов президента и рейхсканцлера 2 августа 1934 г., физическое уничтожение оппозиции, — национал-социалистская пропаганда подавала как великие исторические свершения, пользуясь при этом невозможностью ее общественной критики и каких-либо возражений. НСДАП, нашедшая в лице Гитлера с самых первых дней своего существования агитатора и пропагандиста невиданного масштаба и ставшая с 1921 г. инструментом в его руках, повиновалась ему беспрекословно и немало способствовала тому, что в национал-социалистской Германии (до начала войны Гитлер запрещал использование оборота «третий рейх») пропагандистские фразы становились непреложными «фактами», а государственные учреждения, организации и ведомства послушными исполнительными органами и пособниками убийц и демагогов.

В Германии никогда не было политика и государственного деятеля, который бы так нуждался в пропаганде, как Гитлер в период с 1933 по 1945 г. Правда, ни перед одним политиком прежде не стояла задача молниеносного превращения из неистового агитатора, яростно отрицающего буквально все основы государства, в государственного деятеля, который должен непосредственно претворить в жизнь все обещанное, даже если это было невыполнимо или трудно реализуемо с человеческой точки зрения. Чтобы не дать уличить себя во лжи, он настолько перенасытил свою политику пропагандой, что многие важные внешнеполитические и стратегические решения времен второй мировой войны были заранее обречены на провал.

Однако Гитлеру мастерски удалось не только обеспечить себе поддержку большей части немецкого народа, но и настолько оболванить его, что трудно сыскать в истории другой такойпример: Почти все неправильно понимали его высказывание: «Я хотел стать «барабанщиком» не из скромности. Это было самым главным, а все остальное — мелочи». Ведь в начале политической карьеры он повел за собой не только «массы». «Разумеется… образованные люди примкнули к этому движению, скрепя сердце, даже со внутренним сопротивлением… И все же остается фактом: духовные слои принимали во всем этом участие… Идеология национал-социализма сотрясала не только пивные подвалы и массовые арены, она жила и в ученых кабинетах». Гитлер знал «свой» народ и «массы», которые он ненавидел. Более того, он презирал их и открыто, без тени смущения, говорил об этом, и все же эти массы устраивали ему овации.

Очевидно, что оваций Гитлеру было недостаточно. Он всегда хотел не только властвовать над своим народом, но и полностью переделать его в духовном плане по расово-идеологическим принципам. Важность этого утверждения доказывает тот факт, что в многочисленных трудах, посвященных исследованию фашизма, несмотря на все исторически доказанные факты о Гитлере, его мировоззрении и национал-социалистском режиме, так и не выработано до сих пор единого мнения о том, было ли гитлеровское господство авторитарным или тоталитарным режимом.[338]

Пропаганда, которая оказала решающее влияние на политическую карьеру гениального оратора Гитлера, способного на образные упрощения и абстракции, была одним из самых важных аспектов его политики после 1919 г. Не случайно Йозеф Геббельс 17 июня 1935 г. сказал: «Чем бы стало это движение безпропаганды! И что случилось бы с этим государством, если бы поистине творческая пропаганда не придавала ему сегодня духовный облик!» Роль, которую Гитлер отводил пропаганде, в общих чертах видна из его представлений, которые он идентифицировал с реальными возможностями. Так, например, он был убежден, что Германия в 1918 г. проиграла войну только потому, что недееспособной оказалась немецкая пропаганда. Военное поражение, которое открыто признавали самые популярные немецкие полководцы первой мировой войны фельдмашал[339] фон Гинденбург и генерал Людендорф, Гитлер попросту игнорировал и трактовал по-своему в пропагандистском плане. Он знал, что если хочет со своим мировоззрением добиться успеха как политик, то должен оказывать влияние на «свободу выбора человека», особенно после проигранной мировой войны. Его заявление о том, что пропаганда является «средством» и должна оцениваться «с точки зрения целесообразности», ясно показывает, что он надеялся с ее помощью ставить факты с ног на голову и добиваться недостижимого. Очевидно, что при такой постановке задачи пропаганда должна быть рассчитана не на научное образование отдельного человека, а на то, чтобы «указывать массам на определенные факты, события, взаимосвязи и т. д., о значении которых они узнают впервые». Перед политической пропагандой, где для Гитлера не было место ни эстетике, ни гуманизму, не могла стоять задача «объективного исследования истины» и взвешивания различных аргументов. Она должна была непрерывно «с доктринерской правотой» утверждать исключительно то, на что была нацелена. Поэтому, с точки зрения Гитлера, было «в корне неправильно» рассматривать вопрос вины в первой мировой войне «с той точки зрения, что нельзя всю ответственность за развязывание этой катастрофы возлагать только на Германию». По его мнению, «правильно было бы… полностью возложить вину на противника». При этом для него в принципе было безразлично, подтверждаются ли эти утверждения фактами. Он хотел освободить политическую пропаганду от половинчатых утверждений и сложных определений, которые могли бы побудить к сравнениям и сомнениям. Поскольку «массам», как он вычитал у Ле Бона, незнакомы сомнения в правоте, тяга к истине и неопределенность, поскольку их реакция всегда проста и преувеличенна, поскольку они немедленно прибегают к крайним мерам и невосприимчивы к логическим построениям, он был твердо убежден, что должен соответствующим образом обращаться к ним ипоступать с ними. Поэтому в пропаганде для него существовали только «добро или зло, любовь или ненависть, правота или неправота, правда или ложь и никаких половинчатостей и т. п.». Определения и различные вариации, по замыслу, не должны допускать разных выводов, а должны «постоянно в конечном итоге приводить к одному и тому же». Точно так же при анализе лозунгов, имеющих большое значение в пропаганде, они могут рассматриваться с различных сторон, но «окончательный вывод должен содержаться уже в самом лозунге».