Дмитрий Волкогонов - Троцкий. Книга 2

Троцкий избежал эпидемии "жатвы памятников" не потому, что был скромнее других вождей, а просто на поле отечества не успели густо взойти его гипсовые, бронзовые и мраморные "всходы". В этом смысле Троцкому повезло. Его бетонный обелиск действительно памятник. Единственный. Как бы мы ни относились к этому человеку, причастному ко многим драматическим и трагическим страницам нашей истории, его обелиск служит сегодня не столько политике, сколько людской памяти.

Что же осталось в памяти и действительности? Почему имя Троцкого уже многие десятилетия привлекает к себе внимание историков, философов, писателей, кинематографистов? О чем напоминает миру одинокий обелиск на чужбине?. Вопросов много. На некоторые из них жизнь дала ответы, другие ждут своей очереди.

Пропасть истории одинаково глубока для всех. В гигантских ячеях сети, раскинутой над нею, задерживаются лишь крупные фигуры. Троцкий — одна из таковых. Сталинизм глубоко внедрил в сознание советских людей представление о Троцком как о сугубо негативной личности, принесшей народу только страдания, террор, междоусобицу. Не все понимают, что Троцкий был лишь одним из российских якобинцев, считавших, что совершенствование диктатуры пролетариата может разрешить все вопросы социального бытия. Например, еще будучи членом Центрального Комитета партии, в июне 1927 года Троцкий в своих заметках по национальному вопросу (кстати, не увидевших свет) писал, что "сожительство и сотрудничество разных национальных групп, выравнивание хозяйственного и культурного уровня развития сдерживается пережитками насилия центра" (курсив мой. — Д.В.). Может случиться, провидчески писал Троцкий, "что именно в национальном вопросе основные наши противоречия могут получить наиболее резкое выражение". Трудно не согласиться с этими замечаниями опального лидера. Сегодня мы непосредственно столкнулись с этими национальными противоречиями. Но что он предлагает? "Все эти вопросы, — отвечает Троцкий, — могут решаться только под углом зрения сохранения и упрочения пролетарской диктатуры централизованного рабочего государства и планового хозяйства"[219]. Опять диктатура…

Отверженного революционера, как и миллионы других людей, не смущало, что приверженность насилию оставляет за собой пустоту. Но русские якобинцы спешили только вперед, к "лучезарному будущему", к "неизбежной мировой революции", "всемирному торжеству коммунистических идеалов"… Воинственная непримиримость ко всему некоммунистическому, духовная агрессивность, безапелляционная уверенность в своей правоте была присуща всем большевистским руководителям. Троцкий не был исключением. Коммунизм в представлении этих людей подобен величественной сияющей башне, если на нее смотреть снаружи. Но внутри этот "храм" похож на мрачную казарму. Возможно, в этом и выражается трагедия человеческой мечты о счастье, справедливости, свободе, если она безоглядно отдается в руки людей, для которых важна лишь цель. Такие люди, как Троцкий, эксплуатируя мечту и идею, обманули надежды людей. Так бывало и раньше. Приведу один неизвестный и внешне незначительный эпизод.

17 августа 1921 года в "Правду" пришло письмо, где "хозяева" города Данилова Каменский, Лисицин, Кокушкин и Смирнов писали: "…через станцию Данилов проезжал уважаемый наш вождь тов. Троцкий. Масса простых обывателей собрались на вокзале для того, чтобы увидеть и хоть немного послушать своего вождя… За три минуты до прихода поезда, точно по мановению моисеева жезла весь этот бушующий океан замер. Замер так, что у каждого можно было слышать биение сердца, вот какое было ожидание граждан города Данилова. Но по прошествии 5—10 минут начал нарастать шум толпы и наконец выразился в бурных вызовах тов. Троцкого. Но все вызовы были напрасны; вождь не обратил на них внимания. Все ждали, что он скажет ободряющие слова с призывом напрячь силы за нашу дорогую свободу… Случилось, что вместо того чтобы поднять революционный дух граждан, тов. Троцкий его много, много понизил…

Каково же было разочарование, когда поезд, простояв на вокзале, так же скрылся, как будто его здесь и не было…"[220]

Можно ли сказать, что все скрылось, как будто ничего и не было? Едва ли. Десятилетия борьбы, борьбы за идею. А поезд ушел, но пришел в тупик. Так умирает вера людей. Пусть эту идею олицетворял не только Троцкий, а его более удачливые соратники и соперники; результат не меняется. Хотя сама идея социальной справедливости будет жить всегда, но большевистский вариант реализации показал ее эфемерность.

Обелиск на чужбине напоминает, что именно Троцкий первым рассмотрел Сталина и сталинизм изнутри, первым увидел контуры термидора, первым заметил признаки вырождения большевизма. Горечь и трагизм судьбы провидца делают в глазах людей его жизнь достойной вечности. Ведь давно замечено, что серое, будничное, обычное, ординарное имеет мало шансов сохраниться в человеческой памяти. Могила в Мексике свидетельствует о том, что человеческий облик революционера, который со временем становится яснее, очевиднее, играет огромную роль для исторической памяти.

Силуэт Сталина всегда был кровав, как бы его ни камуфлировали. Эта личность — синоним политической жестокости и коварства. Ленина нарядили в сусальные одеяния, в которые его всегда кутала официальная пропаганда, его биографы, да и инерция мышления российского сознания, желавшая иметь только "доброго царя". А Ленин не был ни богом, ни безгрешным человеком. Как пишет Н.В.Валентинов, Ленин, "очертив вокруг себя круг, все, что вне его, топчет ногами, рубит топором"[221]. Валентинов, проведя долгие часы в дискуссиях с Лениным, с удивлением обнаружил в этом человеке "слепую нетерпимость", "ярость", когда тот наградил его "потоком ругательств, как только узнал, что собеседник не придерживается его взглядов"[222].

О Ленине все мы долгие десятилетия знали лишь то, что полагается знать о сусальном гении. Эта безбрежная апологетика исказила образ революционера, которому, однако, были присущи многие заблуждения, ошибки теоретического и политического характера, имевшие тяжелые последствия для нашей истории.

Троцкий — не идеологический идол, а личность с самым широким спектром сильных интеллектуальных и нравственных качеств, вперемешку с безапелляционностью, ленинской нетерпимостью, тщеславием. Обелиск в Койоакане напоминает нам не об ужасном тиране или "непревзойденном гении", а о певце революции, который стал ее жертвой и мучеником и одновременно носителем уродств насилия, которые порождаются этой революцией. Н.А.Бердяев, рисуя портрет Троцкого, замечает, что "именно он, организатор Красной Армии, сторонник мировой революции, совсем не вызывает того жуткого чувства, которое вызывает настоящий коммунист, у которого окончательно погасло личное сознание, личная мысль, личная совесть и произошло окончательное врастание в коллектив…" Это человек того же типа, пишет Бердяев, "как и Ленин, но менее злобен полемически"[223]. Люди, подверженные угару революции, могут быть велики, но они как бы аномальны. Они так же отличаются от обычных людей, как эволюция и реформа от революции и взрыва. Но, увы! — и то и другое в человеческой истории является естественным.