Вадим Бурлак - Русский Париж

Поверил ли Кантемир словам об отравлении флорентийским ядом? Доказательств этому нет. Но болезнь и обращения к петербургским сановникам с просьбой отпустить его на несколько месяцев в Италию, на лечение, документально подтверждены.

Даже упоминание, что Антиох Дмитриевич просит отпуск за свой счет, не помогло. Петербург медлил с ответом. Вероятно, причиной этому была борьба вице-канцлера Алексея Петровича Бестужева-Рюмина с так называемой «французской партией» при дворе Елизаветы и ее сторонниками. Бестужев-Рюмин стоял за сближение с Англией и с Австрией, в противовес Франции и Пруссии.

Конечно, такая позиция вызывала неудовольствие Версаля. Среди приближенных императрицы Елизаветы было немало сторонников короля Людовика XV. Они пытались скомпрометировать вице-канцлера и поставить на этот пост своего человека.

Верный долгу, честный и талантливый Кантемир был необходим Бестужеву-Рюмину именно в Париже. Обширные связи, наблюдательность, умение анализировать политическую обстановку делали Антиоха Дмитриевича там незаменимым.

Лишь 14 февраля 1744 года из Петербурга пришло разрешение отправиться на лечение в Италию. Поздно. У Кантемира уже не было сил даже доехать из Парижа в Версаль…

Приступы боли накатывали по нескольку раз в день. После сообщения студентов о «спящем тарантуле» Антиох стал с подозрением относиться к лекарствам. Не в медицинских ли склянках таится «сигнал к пробуждению» яда? Боль он теперь переносил, не прибегая к снадобьям. А она день ото дня становилась все мучительней.

Как запоздало разрешение из Петербурга…

Неужели отрава была поднесена маленькой, веселой, остроумной и кокетливой Жанной-Антуанеттой Пуассон? Кантемир силился и не мог вспомнить хоть малейшего намека на коварство в ее простодушном взгляде.

Русский посланник даже не посчитал нужным сообщить в Петербург о знакомстве в Париже со столь незначительной особой во французском свете.

И не подозревал Кантемир, что через год после его смерти «незначительную особу» Жанну-Антуанетту Пуассон представят Людовику XV. А вскоре не только во Франции, но и во многих других странах она станет известна под именем маркизы де Помпадур. Почти девятнадцать лет она будет влиятельнейшей фавориткой французского монарха.

В короткий срок Помпадур превратилась в одну из богатейших женщин страны. Однако деньги быстро наскучили ей. Она диктовала моду и вкусы, по ее прихоти смещались и назначались министры и главнокомандующие, а послы иностранных держав, прежде чем попасть к королю, стремились встретиться с ней. Русские дипломаты не были исключением.

По свидетельству современников, такого количества подношений в виде ювелирных драгоценных украшений не знала еще ни одна женщина в истории Франции. Маркизе де Помпадур многие завидовали и не любили.

Ненависть, как известно, не способствует объективной оценке личности. В некоторых исторических исследованиях ее представляют неграмотной, сумасбродной. Насчет сумасбродства фаворитки Людовика XV есть множество документальных свидетельств. А вот насчет неграмотности…

Перед своей кончиной Помпадур заявила близким:

— Желаете знать, что было самым ценным в моей жизни? Ступайте и смотрите!.. — Она указала рукой на открытую дверь, ведущую из спальни в будуар.

Там оказались нарочито разбросанные на полу драгоценные ювелирные изделия.

На столе приближенные Помпадур увидели раскрытую шкатулку.

— В ней, наверное, самое ценное для могущественной фаворитки, — решили они.

К их изумлению, в шкатулке хранились лирические стихи Пьера-Клода де Лашоссе и Антиоха Кантемира, подаренные авторами много лет назад еще мало кому известной мадемаузель Пуассон.

В марте 1744 года Кантемир уже не покидал дом, но продолжал работать. Письменный стол был завален и деловыми бумагами, и новыми и старыми стихами.

Хоть муза моя всем сплошь имать досаждати,Богат, нищ, весел, скорбен — буду стихи ткати…

Он по многу раз перечитывал написанное в разные годы в Париже, но, увы, еще не опубликованное на родине.

Что устарело или требует поправок? Исправлять в своих творениях он уже ничего не станет. Кантемир оставался непоколебимым в своих принципах: правдивость литературного изображения, подчинение страстей и чувств рассудку и гражданскому долгу. А еще — верность сатире.

Не зря в 1777 году Гавриил Романович Державин отметил, что Кантемир повлиял на формирование реалистической и сатирической стороны его поэзии. А под портретом Антиоха Дмитриевича он написал:

Старинный слог его достоинств не умалит.Порок! не подходи: сей взор тебя ужалит.

Даже в Париже Кантемир вспоминал о бедственном положении русских крепостных:

Пахарь, соху ведучи иль оброк считая,Не однажды вздыхает, слезы отирая:«За что-де меня творец не сделал солдатом?Не ходил бы в серяке, но в платье богатом,Знал бы лишь ружье свое да своего капрала,На правеже бы нога моя не стояла…»Пришел побор, вписали пахаря в солдаты —Не однажды уж вспомнит дымные палаты,Проклинает жизнь свою в зеленом кафтане,Десятою в день заплачет по сером жупане…

В первой половине XVIII века никто из русских дворян не позволял себе подобную критику. Не случайно большинство произведений Кантемира разрешили публиковать в России лишь в 1762 году, через восемнадцать лет после его смерти, а переиздали — только в середине XIX столетия. Но до этого они печатались в Лондоне и в Париже.

О том, что сатира ему ближе и важнее, чем лирика, Антиох Дмитриевич писал:

Рифмы не могу прибрать, как хвалить желаю;Сколько ногти ни грызу и тру лоб вспотелый,С трудом стишка два сплету, а и те неспелы…

Стихи о предпочтении лирике сатиры, переведенные на французский, Кантемир читал своим парижским друзьям — Октавиану Гуаско, Шарлю Монтескье, Пьеру-Луи Мопертюи.

И не смешон ли б я был, коль, любви не зная,Хотел бы по Ирисе казаться здыхая,А Ирис вымышлена — не видывал сроду;Однак по ней то гореть, то топиться в воду,И всечасно сказывать, что вот умираю,Хоть сплю, ем сильно и в день ведро выпиваю.

Поэт объяснял, почему не может посвящать строки несуществующей Ирисе.