Илья Дубинский - Трубачи трубят тревогу

Во время действий в тылу противника Красков не мог никуда выехать. Устроившись на пулеметной тачанке, он следовал вместе с полком.

Спустя два дня под Михеринцами бригаду отрезали и атаковали отступавшие с фронта к Збручу разъяренные легионеры. С близкой дистанции они обрушились на нас огнем нескольких батарей.

Передо мной, молодым и неопытным командиром, сразу возникло много сложнейших задач. Мы уже пять дней находились в рейде. Кони и люди выбились из сил, боеприпасы иссякли. Но я был полон веры в своего основного помощника — партийную организацию полка. Не оставлял меня без поддержки и деловых советов комбриг Владимир Иосифович Микулия.

Из михеринецкого котла, где церковь и все хаты деревушки пылали, подожженные неприятельскими снарядами, наш полк вышел с небольшими потерями.

После Михеринцев наша дивизия решительным движением на северо-восток отвлекла на себя ударную группу пилсудчиков. Генерал Ромер пытался из района Старо-Константинова бить по Шепетовке в тыл Первой Конной армии Буденного. 14-я армия Уборевича, перейдя в стремительное наступление, отбросила захватчиков от берегов Случа к Збручу. Вскоре червонные казаки соединились с частями, наступавшими с фронта. В их авангарде шли всадники из бригады Котовского.

В походах и боях я внимательно наблюдал за действиями Примакова. Да, его не причислишь ни к лихим рубакам, ни к «шашкозасекателям». Это был диалектически мыслящий полководец испытанной ленинской школы. Страна высоко оценила дела молодого начдива. За проскуровский рейд, способствовавший успешным действиям двух армий — 14-й и Первой Конной, Виталий Примаков был награжден вторым орденом Красного Знамени.

Красков, насупленный, в помятой фуражке с чужой головы, ни с кем не разговаривал. Он отправлялся в тыл. Бойцы, освиставшие в Проскурове «синего кирасира», прощаясь с ним, сочувственно жали ему руку. До чего же отходчиво сердце простого человека! Мы расстались с Красковым навсегда.

«Золотой кирасир»

Пилсудчики, усиленные прибывшими с Салоникского фронта французскими частями генерала Франше Д'Эспере, окопались на Збруче. После проскуровского рейда, сорвавшего все оперативные расчеты генерала Ромера, одетые в голубые французские мундиры легионеры научились уважать советскую конницу. По эту сторону Збруча в рядах пилсудчиков часто слышалось: «Панове, до лясу». А там, за надежными укрытиями, воздвигнутыми вейгановскими инженерами, жолнеры пана Пилсудского смеялись сами над собой: «Пей, пан, млеко, червонный казак далеко». Об этом простодушно рассказывали нам пленные.

Прежде чем выйти на просторы Галиции и появиться у сказочных отрогов Карпат, конным полкам Примакова вместе с отважной 60-й дивизией предстояло немало работы здесь, у бывшей государственной границы, на подступах к Збручу. И я понял, что мне, малоопытному командиру, не справиться с непосильной нагрузкой.

И вот из 1-го полка, сдав его Владимиру Примакову, младшему брату начдива, прибыл к нам после моих настойчивых просьб новый командир.

Это было в селе Маначин, недалеко от Збруча. На всю жизнь запомнился мне этот день. Командир сотни Швец, с расстегнутым воротом, наклонившись над точилом, обрабатывал и без того острое лезвие кривого клинка.

Высокого роста, красивый, подтянутый всадник в красных гусарских штанах, неожиданно появившийся в Маначине, слез с коня. Разгладив пышные золотистые усы, кавалерист взял из рук Швеца клинок. Поднес его к точилу раз, другой, третий. Сделав шаг в сторону, рассек клинком толстый шест, торчавший в плетеной ограде усадьбы.

Восхищенный Швец выпалил:

— Вот это здорово! Вы кто? Бывший точильщик?

Чуть улыбнувшись, всадник в красных штанах ответил:

— У нас в Бахмуте что ни шахтер, то слесарь. А теперь я ваш командир — Федоренко Василий Гаврилович.

Спустя два часа под Войтовцами, в бою с белопольскими уланами, с обнаженным клинком в руке пал смертью героя наш славный боевой товарищ сотник Дмитрий Швец.

Вспоминается беседа, которую однажды вел с ним наш начдив. Было это в районе Перекопа, сразу после вхождения 13-й кавбригады в червонное казачество.

В Перво-Константиновке, на площади возле школы, Швец, отточив шашку, обратился к одному из бойцов, читавшему поблизости печатный листок:

— Отхвати, товарищ, клаптик газеты... нечем обтереть клинок.

— Ось таке скажете, — возразил казак, — щоб я та зiпсував газету, зроду цього не було та не буде.

Проезжавший поблизости во главе небольшой кавалькады Примаков, услышав реплику, остановил коня.

— Товарищ командир, — обратился Примаков к сотнику. — Мы чтим язык Пушкина, Толстого, Ленина, но с каждым бойцом, если только это возможно, надо разговаривать на его родном языке.

— А может, я его не знаю? — возразил Швец.

— Думаю, что знаете, — улыбнулся начдив. — Вы ведь сотник Швец, это первое, нет, это второе, а первое — вы сказали «клаптик» и слово «газета» произносите мягко, по-нашему. Значит, вы земляк. За эту самую «газету» мой учитель Дебагорий Мокриевич ставил мне вместо четверки тройку, а случалось, что вместо тройки двоечку вкатывал...

— За это самое он и мне сбавлял балл, — подтвердил начальник разведки дивизии Евгений Петрович Журавлев.

— А мне за то, что я недостаточно четко произносил букву «эр», — сохраняя серьезное выражение лица, сказал начальник штаба дивизии Семен Туровский. 

— Что ж, вы угадали, товарищ начдив, — расплывшись в улыбке, ответил Швец. — Я из Лозовой, ваше замечание учту...

— Это не замечание, а товарищеский совет. Мы не чураемся нашего братства по крови. Это придает нам большую силу. Но помните, на этом братстве строится вся политика наших врагов. Мы же основное значение придаем другому братству — великому братству по духу, братству пролетарскому, социалистическому, ленинскому. Побеждали и побеждать будем мы только с ним.

А комиссар дивизии Евгений Петровский добавил:

— И особенно на новом фронте. Пусть каждый казак знает, что мы будем воевать не против поляков-тружеников, а против польской шляхты. С нами идут друзья-поляки, наши братья по духу: лодзинский ткач Генде-Ротте, домбровский шахтер Иван Хвистецкий, сотник Добровольский и много, много других. Крупнейшие деятели нашей партии — Феликс Дзержинский, Юлиан Мархлевский, Феликс Кон... Для работы среди солдат белопольской армии в нашу дивизию специально едет товарищ Болеслав Берут.

— Мне вспомнился вдруг Тарас Бульба, — продолжал после комиссара Примаков. — Помните, товарищи, его речь к казакам под стенами Дубно. А он здорово тогда сказал, почти как коммунист, — «Породниться родством по душе, а не по крови может один только человек».