Дмитрий Жуков - Русские писатели XVII века

Не ответив на эти вопросы, нельзя понять раскола, нельзя понять пути, который привел Аввакума и многих других к духовному бунту и смерти на костре.

Буржуазные философы, занимаясь историей Московского царства XVII века, приводят немало примеров полной подчиненности всех и вся интересам державы, указывают на абсолютную власть московских государей.

Но одним этим объяснить успехи московитов нельзя. В поисках ответа углубимся в историю еще на два столетия.

Московская Русь, собиравшаяся Иваном Калитой, вдохновленная идеями независимости, упрочившая свое положение победой на поле Куликовом, отстраивалась заново и расцветала. Крохотное княжество, казавшееся незаметным рядом с Литвой, Золотой Ордой и Новогородской республикой, очень быстро стало крупным государством. Василий Темный бывал в плену у татар и своих родственников, а союза с его сыном Иваном искала Священная Римская империя.

Прежние идеи сыграли свою роль, теперь нужна была новая идеология, которая отвечала бы чувству силы и превосходства, новым ощущениям, навеянным недавними победами.

И такую идеологию создали. По сути своей религиозная (другой в ту эпоху и быть не могло), она была направлена на воспитание патриотического чувства.

Как только турки взяли Константинополь (1453 г.), великого князя Василия Васильевича Темного стала называть «благоверным и боговенчанным царем», считая его преемником римских цезарей и византийских базилевсов. По легенде, Римскому царству, в котором родился Христос, предназначено было существовать до скончания века. Но Рим погиб, и Царьград называли вторым Римом. Теперь пришло время Москве стать Римом третьим.

За полтора десятка лет до падения Второго Рима византийские император и патриарх признали верховный авторитет папы. Москва же тогда отвергла унию с Римом. Вера в особое положение русского народа сложилась уже в первый век после принятия христианства. В «Слове о законе и благодати» (XI в.) митрополит Иларион утверждал равноправие Руси с Византией.

Около 1461 года в «Слове об осьмом соборе» после описания гибели Царьграда гордо возвещалось: «…а наша русийская земля… растет и возвышается».

Иван III женится на племяннице последнего византийского императора Софии Палеолог и принимает новый герб — черного двуглавого орла, соединив его с прежним московским гербом — изображением Георгия Победоносца. Подготавливается обоснование права великих князей на царский венец. В легендарно-публицистическом сочинении о великих князьях Владимирских рассказывается, как император греческий Константин Мономах «снимает же от своея главы царский венец» и дарит Владимиру Всеволодовичу, «посылает же и ожерелие, сиречь святыя бармы». Иван Грозный уже выводил свой род от Пруса, брата римского цезаря Августа. Прус, мол, правил Пруссией, и будто бы оттуда пришел его потомок Рюрик.

На Ивана Грозного и был впервые официально возложен царский венец. Русская церковь стала считать себя первенствующей во всем православном мире. Сочинена была «Повесть о Белом Клобуке», дарованном будто бы императором Константином папе Сильвестру; из Рима клобук[10] позже попал в Константинополь, многие века бывший центром православия, а оттуда передан в Новгород, в «светлую Росию». Стоглавый собор 1551 года провозгласил тридцать новых, русских, святых.

«В Третьем же Риме, еже есть на русской земле — благодать святого духа воссия».

Лет через пятьдесят после взятия Константинополя турками старец псковского Елеазарова монастыря Филофей писал великому князю Василию Ивановичу: «…блюди и внемли, благочестивый царю, яко вся христианская царства снидошася во твое едино, яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти: уже твое христианское царство инем не останется, по Великому Богослову…»

Филофей верил, как и многие другие в то время, в конец света, считал русское царство последним царством в истории и был уверен, что с гибелью Руси придет конец и всему миру.

А раз четвертому Риму не быть, то и сама Москва — третий Рим — должна стать красивейшим городом в мире. В том, что она раскинулась на семи холмах, как Рим и Царьград, наши предки видели знамение. Теперь уже известно, что Москва в XVI и XVII веках строилась не стихийно, а по единому плану. Как и у апокалипсического «горнего Иерусалима», у Москвы было «с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот» — двенадцать монастырей, построенных вокруг столицы. Высота колоколен, башен, пропорции зданий — все было строго соразмерно и символично.

Никому не разрешалось возводить палат выше трех этажей, дабы не загораживать вид на храмы и не портить цельной картины. За десяток километров путнику открывалось великолепное зрелище — тысячи цветных церквей, стекавшиеся к Кремлю.

Москва была явлением единственным в своем роде…

Учреждение патриаршества на Руси было крупной победой — искуснейшего политика Бориса Годунова. В документе, подписанном константинопольским патриархом Иеремией от имени православного Востока, есть упоминание о третьем Риме.

Четыре восточных патриарха — константинопольский, александрийский, антиохийский и иерусалимский — прозябали под властью турецких чиновников. Они пресмыкались перед турецкими властями, занимались интригами. Бывали годы, когда патриарх и месяца не мог усидеть на престоле — соперники пускали в ход клевету, наветы и даже яд…

В России авторитет греческих иерархов стоял очень невысоко. Они приезжали в Москву клянчить деньги, иконы, облачение. И сами привозили якобы старые иконы, книги и мощи, а в действительности подделки, сфабрикованные самими «святыми отцами». Патриарх Макарий Антиохийский как-то выторговал соболей на шесть тысяч рублей. Но наезды были часты, и русское правительство даже нормировало «милостыню» — патриархам давали не более двух тысяч рублей, епископам поменьше, и так по нисходящей. В свите патриархов приезжали купцы и всякие авантюристы, которым для того, чтобы побольше получать подарков в богатой Москве, присваивались духовные звания. Греки занимались всевозможным мошенничеством, продавали стекляшки, выдавая их за драгоценные камни. Иерархи торговали разрешениями на развод, духовными званиями… и, по выражению Крижанича, готовы были «продать нам тысячу раз Христа, коего Иуда продал лишь один раз».

Но если отношение к грекам было полупрезрительное, то дело с греческими книгами и обрядами обстояло не так просто. С греческих первоисточников когда-то были сделаны переводы священных книг, греческие обряды вошли в обиход русской церкви. И хотя после падения Константинополя многие наши книжники утверждали, что теперь не русским следует учиться у греков, а грекам у русских, единого мнения об этом не было как в прежние времена, так и у ревнителей благочестия во времена Алексея Михайловича.